Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

– Опять ты за свое, Казарин, – по-свойски отмахнулась от него девушка, ставя перед ним на хлипкий табурет тарелку наваристого, вкусного даже на вид борща и корзиночку с хлебом.

– Нет, мне обидно за трудягу-навоз! – не унимался Артем, набивая рот царским яством. – Он что, меньше заслужил такой чести? Между прочим, в народном хозяйстве он играет куда более видную роль, чем какая-то классово чуждая нам канифоль, которая только и годится, чтобы разные там безродные космополиты, страшно далекие от народа, на скрыпках пфыцкали всякий сумбур вместо музыки! В общем, ответственные товаристчи с лесопилки явно проявили политическую близорукость, граничащую с форменным вредительством в особо циничной форме, выраженную в издевательском отношении к заслугам потомственного труженика товарища Навоза. Расстрел строгого режима! Где там мой именной «маузер»? Ты уже смазала его кровушкой врагов народа, чтобы не ржавел?

Настя лишь отмахивалась – она, похоже, вообще слабо понимала ехидные антисоветские каламбуры Казарина.

Потом разговор как-то сам собой перешел на войну.

– …Пойми, война – это параллельный мир, иная реальность! – разглагольствовал Артем, уплетая за обе щеки борщец с хлебушком. – Там в порядке вещей сожрать гюрзу. Хоть она и ядовитая до жути, можно запросто отдать богу душу. Но жрать консервы, которые перед тобой открыл «дух», – харам! Табу то есть. Их выкинут, даже если будут с голоду подыхать! Здесь «бычок» поднять считается за опускалово, а там, если вовремя не подымешь, можешь и по шее схлопотать – за то, что табак зря пропадает. Там дурной тон – просто так пристрелить собаку, но повесить на сутки на дыбу человека – это в порядке вещей. И то, что кому-то кишки выпустили между делом – здесь это кошмар, а там – ну, подумаешь, кого-то на фарш порубили лопатками…

Казарин произносил не «кишки́», а «ки́шки», и это почему-то развеселило Настю.

– А почему ты ушел из армии? – спросила затем она.

– Да, одному френчику морду начистил, – неохотно ответил Казарин.

– Расскажи! – сразу же пристала Настя.

– Я, когда мы в Баграме стояли, полковника отметелил и генерала матюгами крыл, – нехотя признался Артем.

– ?!!

– Да там борт прибыл с посылками, и эти пьяные подонки из Генштаба начали по мешкам шарить. Типа, сигу кому-то из них захотелось. А я тогда, после нескольких стычек с духами, чувствовал себя крутым головорезом. Почти как Рэмбо! Ну и озверел. Прямо там его и отметелил – полкана! А генералу войск сказал все, что думаю о нем и его шакалах. И это – на глазах у ребят. Там, на взлетке, наверное, человек четыреста стояло. Борт ждали на отправку…

Артем замолчал и снова задумчиво уставился в телевизор. Линза, стоявшая перед крохотным экранчиком, была сильно деформирована, поэтому Казарин видел лишь огромный говорящий рот. Остальное экранному болтуну и не было нужно. Человек-Рот продолжал взахлеб рапортовать о головокружительных успехах во всех отраслях экономики. Артем поднял зад с жалобно скрипнувшей койки, на которой ночью они с Настей самозабвенно любили друг друга, как дорвавшиеся до взрослой жизни школьники, и переключил ящик на вторую программу из двух, имевшихся в наличии.

Там академик Капица с бесподобным дореволюционным прононсом обсуждал секреты изготовления древнеегипетских мумий с каким-то плешивым очкариком. Но они мало интересовали Артема, как и вообще сама передача «Очевидное – невероятное», которая, как считал Казарин, заменила многим совкам религию. Этакий оккультизм по-советски, разрешенный свыше: «То тарелками пугают, дескать, подлые, летают, то у вас собаки лают, то руины говорят». Капица тем временем перешел к следующей теме.

– Обо’отень – мифологическое существо, способное в’еменно менять свой облик магическим путём, пе’екидываясь из человека в животное. В ев’опейском фолькло’е наиболее ха’актерным об’азом обо’отня является человек-волк ве’вольф, в славянской мифологии известный как волколак, – пояснил Капица. – Миф это, или п’едания об обо’отнях имеют «ациональное зе’но? У нас в гостях к’иптозоолог, исто’ик, кандидат биологических наук А’он Натанович Блюмкин.

Этот, в противоположность предыдущему собеседнику ведущего, обладал густой, темной, как у Анджелы Дэвис [64], шевелюрой.

– Еще древние греки поклонялись Зевсу Ликейскому, – начал свой рассказ волосатик Арон Натанович. – «Ликос» означает – «волк». В глубокой древности этот бог «требовал» человеческих жертв. Лишь позже, во времена олимпийской религии, возник миф о царе Ликаоне, которого Зевс превратил в волка, ибо тот дерзнул угостить верховного бога человечьим мясом.