Ренсом Риггз - Карта дней [litres]

– Иди сюда, Горацио. Я чувствую, что ухожу. Иди сюда.

Пустóта поползла к нему. Старик попытался отвернуться, чтобы я не видел его лица.

– Не смотри. Не хочу, чтобы ты запомнил меня таким.

Пустóта села ему на грудь. Я честно постарался смотреть в сторону, но не мог. Когда я понял, что сейчас случится, я попытался отогнать пустóту, снова закричал на нее. Но чудовище мне больше не подчинялось.

Я услышал, как Эйч ему шепчет:

– Ты был очень хорошим мальчиком, Горацио. Не забывай, чему я тебя учил. Ну, все. Давай .

Пустóта заскулила и задрожала всем телом.

– Все хорошо, – ласково сказал Эйч и погладил монстра по клешне. – За меня не бойся.

В тот самый миг, когда это произошло, я все-таки отвернулся, но никогда не забуду звука, с которым пустóта это сделала. Когда я снова повернулся, у Эйча уже не было глаз. Только глазницы, похожие на две надкусанные спелые сливы. Пустóта жевала, плечи ее тряслись. По звукам, вылетавшим из ее пасти, нельзя было понять, что она сейчас испытывает: то ли страшную боль, то ли блаженство. Потом она поднялась и отвернулась, как будто ей стало стыдно.

– Я прощаю тебя, – произнес Эйч. – Я прощаю тебя, брат.

Казалось, он сказал это не своей ручной пустóте, а просто в воздух. Как будто разговаривал с призраком.

А потом он умер.

Мы с пустóтой уставились друг на друга. Тело Эйча лежало между нами. Я попытался взять чудовище под контроль:

Сесть .

Мне казалось, теперь, когда хозяин умер, управлять пустóтой станет легче. Но она не послушалась приказа.

Я попытался в другой раз, и в третий – безрезультатно. В голове у меня завертелись колесики: надо убить эту дрянь, пока она не покусилась и на мои глазные яблоки или не добралась до Нур. Я быстро оглядел комнату. Если Эйч был похож на моего деда, где-то здесь наверняка склад оружия.

Пустóта между тем разинула пасть, вывалила все три языка наружу и издала чудовищный звук – оглушительный визг, и такой высокий, что я испугался, как бы оконные стекла не полопались. Искать тайник с оружием не было времени: я решил, что сгодится любой тяжелый предмет, какой подвернется под руку, и схватил со столика бронзовое пресс-папье.

Но пустóта и не думала нападать. Она медленно пятилась назад и через несколько шагов уткнулась в стену. И тут моя обычная боль в животе, служившая стрелкой компаса, внезапно начала быстро слабеть. И в тот же миг языки монстра словно бы начали отмирать: за считаные секунды они усохли, съежились и потемнели, а затем отвалились, точно увядшие листья.

Пустóта привалилась к стене, опустила голову и дышала так тяжело, словно только что пробежала марафон. А потом рухнула на пол и затряслась, корчась в ужасных судорогах.

Я медленно двинулся к ней – очень осторожно, маленькими шажками: вдруг это какая-то уловка? Но не успел я подойти, как судороги прекратились – так же внезапно, как начались. И в ту же самую секунду я понял, что живот у меня больше не болит.

Пустóта слегка пошевелилась. Подняла голову и посмотрела на меня. Глаза ее менялись: два черных озерца, истекающих слезами, уже посерели и с каждой секундой становились все светлей и светлей, превращаясь в сплошные белые пятна без зрачков.

Чудовище преображалось: оно становилось тварью! С минуту я просто стоял и смотрел на него со странной смесью отвращения и восхищения. Пресс-папье я по-прежнему держал в руке, чтобы успеть размозжить монстру голову, если он на меня бросится.

Но это было удивительно: почти как наблюдать за рождением ребенка!

Новое существо начало извиваться всем телом – по-видимому, непроизвольно. Внутренние органы у него наверняка тоже менялись. Дыхание, влажное и рваное, постепенно успокоилось и стало равномерным.

И вот существо село. И посмотрело на меня.

Я отступил на шаг, и тут меня осенило. Эта пустóта много лет прожила с Эйчем. Наверняка она многое видела и слышала. А теперь она стала почти как человек. Интересно, что она помнит? Если вообще помнит хоть что-то… Сохраняют ли твари какие-то воспоминания о своей прежней жизни, когда они были пустóтами? И если да, то как быстро возвращается к ним память?

– Скажи что-нибудь, – приказал я. – Говори.

Полутварь просто таращилась на меня, и все. Даже не ворчала. Может, они рождаются несмышлеными, как домашняя скотина? Могут стоять и даже бегать, но еще не умеют говорить и не знают вообще ничего?

Внезапно существо протянуло руку, оперлось о стену и медленно поднялось на ноги. Потом проковыляло к столу и сдернуло с него скатерть. На секунду я подумал, что оно сейчас повяжет ее вокруг пояса – как будто до него вдруг дошло, что оно совсем голое, и это его смутило. Но ничего подобного. Шатаясь на нетвердых ногах, полутварь подошла к Эйчу, встала на колени и накрыла скатертью его лицо.