Ренсом Риггз - Карта дней [litres]

Я поймал такси, назвал водителю адрес со спичечной картонки, и уже через десять минут мы подъехали к высокому кирпичному зданию, опутанному лестницами пожарных выходов. Китайский ресторанчик «У Хона» был здесь, на первом этаже. В витрине висели утки, а над дверью – красный фонарь с кистями. Я заплатил таксисту, вошел в ресторан и спросил официанта, как найти Эйча. Тот замялся, но я показал ему спички. Официант кивнул и вывел меня обратно на улицу.

– Четвертый подъезд, вход с той стороны, – сказал он, ткнув пальцем в переулок. – Напомните ему, что в среду пора платить за квартиру.

В переулке обнаружился таксофон – необычная для современного Нью-Йорка старомодная будка с раздвижной дверью. Он стоял посередине между черным ходом ресторана, откуда доносились типичные кухонные звуки: шипение масла на сковородках и звон посуды, – и обшарпанной дверью, за которой, по-видимому, находились квартиры. Дверь оказалась приоткрыта: кто-то подпер ее картонной коробкой. Я вошел и очутился в подъезде: по одну сторону висели почтовые ящики, а по другую я увидел два лифта (один – с табличкой «Не работает»).

Какой же мне нужно этаж? Я нажал кнопку лифта. Тот звякнул, и двери разъехались. И тут я почувствовал: где-то рядом пустóта. Возможно, прямо сейчас находится в этом здании, а может, приходила и уходила столько раз, что оставила заметный след. Наверняка это пустóта Эйча – иначе и быть не может.

Я вошел в лифт и нажал кнопку самого верхнего этажа, пятнадцатого. Двери со скрипом закрылись, кабина поехала вверх.

По мере того, как я поднимался, стрелка компаса у меня в животе постепенно отклонялась от вертикали. Когда я проезжал четырнадцатый этаж, она повернулась почти под прямым углом к полу, и стало понятно, что с пятнадцатым этажом я угадал.

Лифт остановился. Двери открылись. И я сразу заметил две вещи, которые мне страшно не понравились.

Во-первых, по коридору тянулся кровавый след. Заметив его, я посмотрел себе под ноги и увидел, что струйка крови уже затекла в кабину и застывает красной лужицей в дальнем углу.

Сердце у меня в груди отчаянно забилось. Кто-то ранен, и ранен тяжело.

Во-вторых, в дальнем конце длинного коридора было темно. То есть совершенно темно. Не так, как бывает, если просто перегорит лампочка. Я не различал ни стен, ни пола, ни потолка. И компас мой указывал именно туда, в темноту.

Все это означало, что там – Нур. И что случилось нечто ужасное. Я опоздал.

Я ринулся по коридору – туда, где кровавый след на полу исчезал в темноте. Стоило пересечь границу между светом и тьмой, как я временно ослеп. Пришлось вытянуть руки перед собой и идти медленнее, полагаясь на внутренний компас. Я завернул за угол, споткнулся о коробку, которую кто-то оставил в коридоре, протиснулся через тугую пожарную дверь. Сделал еще несколько шагов в темноте – и тут игла компаса резко качнулась влево, указывая на дверь одной из квартир.

За чуть приоткрытой дверью, по счастью, было светло. Я налег на нее плечом, она поддалась, хотя и оказалась на удивление тяжелой, словно бронированная. Пройдя через крохотную прихожую и кухоньку, загроможденную грязными кастрюлями, я очутился в настоящей берлоге – тесной, пыльной и грязной, заставленной растениями в горшках и пропитанной затхлым запахом.

В уши мне ударил странный звук: словно кто-то выл на высокой ноте.

На диване в углу свернулась калачиком Нур. От нее исходило неяркое оранжевое сияние, разливавшееся по комнате. Она не шевелилась.

Я подбежал к ней. Лицо Нур было скрыто волосами. Я осторожно перевернул ее на спину; на таком близком расстоянии свет, бивший у нее изнутри, почти ослеплял.

Я прижал к ее шее два пальца. Кожа оказалась очень горячей. Через пару секунд я нащупал артерию – и пульс! – и вздохнул с облегчением.

Эйч лежал на полу, лицом вверх на старом персидском ковре. Его пустóта сидела на нем верхом, одним из своих мускулистых языков обхватив его за пояс, а другими двумя – запястья. Выглядело все это так, будто она собирается вскрыть ему череп и слопать мозг.

– Пошла прочь! – крикнул я, и странный воющий звук оборвался.

Пустóта вздрогнула, обернулась и зашипела на меня.

Я понял, что она вовсе не намерена убивать Эйча. Ее друг умирал, и она его оплакивала.

Ей было грустно .

Я откопал в памяти несколько слов из лексикона пустóт, чтобы отогнать ее. Чудовище зашипело на меня снова, но затем подчинилось: неохотно размотав языки, оно отпустило Эйча и убралось на кухню.