Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

Был уже глубокий вечер, когда он вышел к дальним воротам башни Трех Светил. Мостовая кончалась спуском к морю. Ни ветерка, ни всплеска — тихая гладь замерла, словно умерла.

«Как же тихо, — подумал он. — По всему, завтра будет неплохая погода».

Гранитные ступени, укрытые тонкой коркой льда, скрывались в чёрной воде, и чтобы не поскользнуться, тайный советник, подобрав подол плаща, крепко ухватился рукой за такие же обледеневшие перила. Ладонь обжег холод. Он подумал — не мешало бы надеть перчатки. И ещё подумал о том, как же ему надоела эта проклятая зима, и эта проклятая страна.

— Дай свет, — крикнул во мрак.

Огонь лампы вырвал из темноты корму пришвартованного баркаса. Человек подал руку, и Мышиный Глаз ступил на борт. Усевшись удобнее, с головой укутался в подбитый лисьим мехом плащ. Лодочник взялся за весла и вопросительно посмотрел на пассажира.

— К королевскому фрегату, — приказал тот. — И сделай милость, потуши фонарь.

— В это гребаной жизни меня радует одно — то, что она когда-нибудь закончится.

Сержант брезгливо поморщился, глянув на мерзкие усики пьяной шлюхи за соседним столиком и чуть было не блеванул. Такие же были на жирном старушечьем лице хозяйки постоялого двора в том степном хуторе, где он и немой арбалетчик лишили жизни двух ее сыновей-мародеров. Отвернулся, дернул головой, пытаясь прогнать гадкое видение, и чтобы отвлечься, в который раз окинул грязный трактир мутным безразличным взглядом в поисках хозяина. Нальет ли в долг? Не найдя, смачно срыгнул сивушными парами:

— Люди в вашем городе — дерьмо.

Сунул нос в замызганную кружку. В скудных остатках дешевой кислятины барахталась большая зеленая муха.

«Вот так же и я…», — в голове родилась случайная мысль.

— Гори все в аду! — заорал пьяным басом, подняв кружку над головой: — За дерьмо!

Ударил каблуком ботфорта по скрипучим грязным половицам.

По столам прокатился хохот. Несколько голов повернулись в его сторону.

— Что за дурень, — послышалось в углу.

Влив в горло остатки вина вместе с утопленницей, сержант вытер усы, высморкался на пол и кинул циничный взгляд в сторону говорившего:

— Ого! Говорящее дерьмо.

— Успокойся, Юждо, — раздался за спиной сиплый голос хозяина трактира. — Только драки здесь не хватало.

— Дерьмо, — икнул Дрюдор. Пальцем показал на винный кувшин в руке у трактирщика. — В долг последний раз, а?

— Не дебоширь, тогда налью.

Сержант растянулся в пьяной улыбке.

— Все дерьмо, кроме тебя. Ты святой.

— Еще бы, — ухмыльнулся трактирщик. Плеснул немного в пустой сосуд, попытался убрать кувшин, но сержант, не дав ему этого сделать, одним пальцем удивительно ловко наклонил горлышко вниз так, что пунцовый напиток, быстро наполнив кружку, чуть не перелился через ее край.

— Дерьмо, — выругался хозяин.

— Вот и я о том же, — подхватил пьяный собеседник, — кругом одно дерьмо. Как и твое вино, кстати.

Выпил залпом, перевел дух, мутным взглядом уставился в угол. Изо рта тонкой струйкой выкатилась слюна. Потекла по подбородку, минуя впалый живот, упала на грязный сапог.

В углу разговаривали и громко смеялись.

— Эй! — пожевав губами, продолжил сержант, пытаясь внятно выговорить каждое слово, — не твою ли матушку я сношал давеча на конюшне?

В углу раздался грохот опрокинутых стульев. Кто-то, вскочив из-за стола, стремительно направился к нему, тёмным пятном навис над столом. Дрюдор различил лишь размытые неясные очертания, да стойкий запах дешевого табака.

«Сейчас что-то будет…» — последнее, о чём подумал он.

Очнулся Юждо Дрюдор лишь к вечеру, лежа на мостовой лицом в свежем конском навозе. Безуспешно попытался встать, но тело будто онемело. С трудом перевернувшись на спину, разомкнул тяжелые веки. Морозное утро, неспешно гася звезды, красило светлеющее небо сединой.

«Видать, к хорошей погоде», — почему-то подумалось.

Пытаясь пошевелить конечностями, словно проверяя — все ли на месте, тихо произнес:

— Неужто не убили? Было бы кстати.

Голова гудела — может, с похмелья, а может, после ударов по ней тяжелыми рыбацкими сапогами.

Нестерпимо болела левая часть лица. Сунув грязный палец в рот, ощупал зубы. Один висел на тонкой кожице разорванной кровоточащей десны. Попытался было сплюнуть солоноватую кровь. Не получилось — лишь измазал красной пеной давно не видавшую бритвы и мыла впалую щеку.

— И здесь дерьмо, — стер присохшие к подбородку фекалии.