Линкольн Чайлд - Город Бесконечной Ночи

— Прибыли, — сказал офицер.

Гарриман замешкался, глядя на двух мускулистых мужчин с бритыми головами, которые уже находились в комнате и смотрели на него, как могут смотреть только хищники на кусок сытной говядины.

— Давай, проходи, — охранник легонько подтолкнул Гарримана вперед. Тот вошел, миновав дверь, которая тут же захлопнулась за его спиной, после чего послышался резкий скрежет засова.

Немного шатающейся походкой Гарриман прошел вперед и сел на стул. По крайней мере, на нем не было ножных кандалов, но оранжевая тюремная униформа была жесткой и неприятно натирала кожу. Последние несколько часов его жизни были сущим кошмаром и прошли слово в тумане. Арест, поездка в патрульной машине в местный участок, ожидание, предъявление обвинения, затем удручающе короткая поездка до следственного изолятора, находившегося всего в нескольких кварталах — все было кончено еще до того, как он сумел до конца осознать, что произошло. Это было похоже на страшный сон, от которого он не мог заставить себя очнуться.

Как только охранник ушел, один из мускулистых парней подошел, встал за ним — очень близко — и уставился на репортера сверху вниз. Не зная, что делать Гарриман, в конце концов, просто поднял голову.

— Что? — спросил он.

— Это мое место.

Гарриман резко вскочил, а мужчина сел. Два стула на троих человек. Раскладных стульев так же не наблюдалось. Это будет очень долгий день.

Он сел прямо на пол и прислонился к стене, прислушиваясь к воплям и буйству товарищей заключенных в верхнем и нижнем блоке камер. Ошибки, которые он совершил, немой ретроспективой всплывали перед его глазами. А ведь совсем недавно Гарриман был буквально ослеплен собственной самоуверенностью, вызванной свалившейся на него известностью, и из-за которой он смертельно недооценил Антона Озмиана.

Его основная ошибка, которую Озмиан не преминул отметить, заключалась в том, что он упустил очевидный вопрос, который должен был задать себе в первую очередь: почему Антон Озмиан избил священника? И почему это ему так легко сошло с рук? Это ведь было настолько вопиющее нападение, произошедшее на глазах у целого прихода, что его журналистское чутье должно было завопить, как тревожная сирена.

Его вторая ошибка была тактической: показать набросок статьи Озмиану до того, как опубликовать ее. Это не только связало ему руки, но и дало Озмиану время отреагировать, как он счел нужным. С горьким осознанием собственной вины он слишком живо припомнил, как помощница Озмиана выскользнула из кабинета во время их встречи, а чуть позже вернулась, дав своему работодателю понять, что процесс запущен. Пока они специально занимали его разговорами в кабинете, ловушка, выстроенная магнатом, набирала ход. Когда Гарриман вышел из здания «ДиджиФлуд», окрыленный собственным успехом, из хищника он уже превратился в добычу.

С новой волной разочарования и стыда он вспомнил, что Озмиан сказал ему чуть раньше: « Как вы можете себе представить, в нашей компании много первоклассных программистов, и они провернули прекрасную цифровую кражу, следы которой и приведут к вам. У вас попросту нет ни знаний, ни ресурсов, чтобы обратить все это вспять ». И все это оказалось горькой правдой. Во время одного из немногочисленных звонков, которые ему разрешили сделать, Гарриман рассказал своему редактору о том, что с ним случилось, как его подставили и какую разгромную статью он мог бы написать об Озмиане — эта статья объяснила бы все. Ответ Петовски был краток: он обозвал своего журналиста лжецом и спешно повесил трубку.

Казалось, прошла целая вечность, хотя на деле миновало лишь шесть часов, когда два его сокамерника — до этого успешно его игнорировавшие — наконец, покинули камеру: их забрали охранники. Теперь наступила и его очередь. Явился офицер, отпер дверь и провел Гарримана по коридору в другую крошечную комнату со стульями и столом. Ему приказали сесть, а пару секунд спустя в помещение вошел мужчина, одетый в дорогой костюм и блестящие туфли, издававшие кожаный скрип при каждом его шаге. У него было веселое лицо, почти как у херувима. Этого человека звали Леонард Гринбаум, и он был адвокатом Гарримана. Не государственный защитник, а опытный и беспощадный профессионал, самый дорогой из тех, кого Гарриман мог себе позволить, учитывая, что б о льшая часть его активов ныне была заморожена. Мужчина кивнул в знак приветствия, положил тяжелый кожаный дипломат на стол, сел напротив Гарримана, открыл дипломат, достал кучу бумаг и разложил их перед собой.