Линкольн Чайлд - Город Бесконечной Ночи

Д'Агосту удивило то, куда завели их эти странные рассуждения.

— Да, но этот город, Нью-Йорк, меняется. Теперь только богатые могут позволить себе Манхэттен. Бруклин и даже Куинс катятся к тому же. Где обычные работяги, как я, будут жить через десять, двадцать лет?

— Для этого есть Нью-Джерси.

Д'Агоста вздохнул.

— Вы шутите, не так ли?

— Боюсь, что комната ужасных трофеев вызвала у меня неуместный сарказм.

Д'Агоста немедленно все понял. Это напомнило ему тех судмедэкспертов, которые, находясь рядом с выпотрошенной жертвой, лежащей на каталке, травили шутки о спагетти и фрикадельках. Так или иначе, им просто было жизненно необходимо неким образом изгнать ужас того, что они только что видели, и это достигалось неуместными шутками.

— Вернемся к делу, — поспешно сказал Пендергаст, — я должен признаться, что чувствую себя поверженным и получившим по заслугам.

— В смысле?

— Озмиан обвел меня вокруг пальца. Пока он не попытался подсунуть нам Хайтауэра, я и не думал, что он может быть нашим подозреваемым. Это будет беспокоить меня еще очень и очень долго.

Два месяца спустя.

Заходящее солнце золотило отроги отдаленной индийской гряды Гималайских гор, бросающих длинные тени на предгорья и каменистые долины. В штате Химачал-Прадеш у основания хребта Дхауладхар, примерно в пятидесяти милях к северу от Дхарамсалы, стояла тишина, только издали доносились звуки тибетских длинных труб, призывающих монахов к молитве.

Дорога выходила из кедровых лесов и вливалась в извилистый серпантин, вьющийся между неприступными скалами и утесами, начиная свое долгое восхождение к вершине Хануман-джи-Ка-Тиба или — как ее еще называли — Белой горе, самому высокому пику гряды, вздымавшемуся на высоту 18 500 футов. Примерно через две мили почти невидимая тропа отделялась от главной дороги и, уводя от подъема, огибала отвесный склон, как будто прорезанный в скале, после чего еще несколько раз делала сужающиеся повороты, от которых замирало сердце, пока, наконец, не доходила до скалистого мыса. На этом месте уже много сотен лет стоял большой монастырь, построенный из дикого камня и едва различимый на склоне горы, которая его окружала. Резные украшения его покатых бастионов и остроконечных крыш, выглядели почти полностью изношенными временем и погодой.

Констанс Грин проводила время в маленьком патио, расположенном наверху монастыря и с трех сторон окруженном колоннадой, которая открывала прекрасный вид на раскинувшуюся внизу долину. Она сидела неподвижно, наблюдая, как мальчик четырех лет играет у ее ног. Он укладывал ряд молитвенных четок в узор восхитительной сложности, удивительной для ребенка его возраста.

Сейчас трубы изд а ли второй печальный аккорд, и в затемненном дверном проеме появился некто: мужчина чуть старше пятидесяти, одетый в мантию буддийского монаха алого и шафранного цветов. Он взглянул на Констанс, улыбнулся и кивнул.

— Время пришло, — сказал мужчина на английском языке с небольшим тибетским акцентом.

— Я знаю.

Она раскрыла объятия, и мальчик поднялся и обнял ее. Констанс поцеловала его в лоб, и затем по очереди в обе щеки, после чего отпустила его и позволила монаху по имени Церинг взять его за руку и, миновав весь двор, отвести в цитадель монастыря.

Отпершись на одну из колонн, Констанс посмотрела на необъятную, горную панораму. Откуда-то снизу она услышала шум: голоса, ржание лошади. Видимо, в монастырь приехал посетитель. Констанс не обратила на это никакого внимания. Она окинула вялым взглядом далекий лес, росший у подножия гор и потрясающие отроги Белой горы, которая высилась рядом с ней. Запах сандалового дерева стал разноситься вместе со знакомыми звуками песнопений. Посмотрев на обширную панораму, она ощутила — как это часто бывает в наши дни — смутное чувство неудовлетворенности, потребности свершения, решения поставленной задачи. Ее беспокойство озадачило ее: она была со своим сыном, в прекрасном и спокойном месте, походящим для медитативных размышлений и созерцаний. Чего еще ей было желать? И все же ее беспокойство только усиливалось.

— Введи меня во все возможные несчастья, — тихо пробормотала она древнюю буддийскую молитву. — Только таким путем я смогу превратить зло в добро.

Теперь голоса зазвучали в темном проходе позади нее, и она обернулась. Через мгновение во двор вошел высокий мужчина, одетый в пыльный костюм для путешествий.