Линкольн Чайлд - Багровый берег [litres]

Конец коридора все еще был огорожен полицейской лентой, входить в номер было запрещено, и он не сдавался новым гостям. Констанс слышала, как Уолт Эддерли сетовал по этому поводу в «Штурманской рубке». По своему предыдущему посещению номера с сержантом Гэвином она знала, что дверь не заперта. Она еще раз оглянулась, проскользнула под ленту, открыла дверь и шагнула внутрь.

Закрыв за собой дверь, Констанс включила фонарик и прошлась лучом по видавшей виды старинной мебели. Она принялась рассматривать каждый предмет по очереди: холщовые коврики, кровать с огромным изголовьем, маленький книжный шкаф, набитый потрепанными томиками в мягкой обложке, туалетный столик, письменный стол с убирающейся крышкой.

Констанс во многих отношениях была неприспособлена к современному миру: к его подмене вежливости фамильярностью, к его одержимости технологиями, к его лихорадочному соединению земного и эфемерного. Но в одном она все же разбиралась неплохо – в хранении тайн, искусстве, почти полностью утраченном в современную эпоху.

И чутье говорило ей, что эта комната хранит какую-то тайну.

Она подошла к туалетному столику, осмотрела его, не трогая руками. Потом перешла к столу с убирающейся крышкой, осмотрела, ни к чему не прикасаясь, несколько книг и бумаг, лежащих там.

В тот единственный раз, когда она видела историка, он сидел за столиком в вестибюле гостиницы. Перед ним лежал потрепанный блокнот в кожаном переплете, и историк усердно записывал в него что-то, одновременно сверяясь с чем-то похожим на грубую карту или диаграмму. При этом воспоминании Констанс почувствовала острый приступ боли: каким, вероятно, страшным и жестоким был его последний миг на земле!

Насколько она помнила, блокнота в номере не нашли. Но она не сомневалась, что историк вел что-то вроде дневника. Нигде, кроме как здесь, он не мог находиться.

Констанс отступила назад и принялась с помощью фонарика заново изучать содержимое номера. Внезапно в ее памяти всплыли слова Пендергаста: «Как только мы вычислим, что стало известно Маккулу, мы будем точно знать, почему похитили скелет».

Старое здание застонало под свежим порывом ветра.

Маккул был всего лишь временным постояльцем. Поэтому он не мог иметь здесь каких-нибудь хитрых, изощренных тайников, обустройство которых требует времени, – она видела немало таких, бродя по подвальным коридорам особняка на Риверсайд-драйв. Например, он не мог снять плитку со стены в ванной, не мог срезать обои в поисках полости в стене. В любом случае, хотя он и был одержим своим маленьким проектом, у него не было причин считать, что кто-то активно пытается похитить результаты его разысканий. Если он и скрывал какие-либо документы или другие вещи, то в каком-то легкодоступном месте, на которое не обратит внимания горничная, делающая поверхностную уборку.

Констанс подошла к маленькому книжному шкафу и, опустившись перед ним на колени, принялась одну за другой сдвигать книги в сторону. За ними ничего не обнаружилось. Не спрятал Маккул блокнот и среди книг, на манер «Похищенного письма» [29] Имеется в виду рассказ Эдгара По. .

Поднявшись, Констанс медленно провела лучом фонарика по комнате в поисках каких-нибудь особенностей конструкции, каких-либо признаков старения или износа, которые мог бы использовать к своей выгоде Маккул.

В середине пола был слишком большой зазор между двумя досками. Констанс снова опустилась на колени, достала старинный итальянский маньягский [30] Маньягский – по названию городка Маньяго в Италии, известного изготовлением ножей, ножниц и т. п. стилет, который с недавних пор стала носить при себе. Она нажала кнопочку, встроенную в перламутровую рукоятку, и выпустила маленькое тонкое лезвие.

Ей понадобились считаные секунды, чтобы понять: доски закреплены и поднять их невозможно.

Подзор кровати почти касался пола. Но его кромка была пыльной – никто давно не прикасался к нему, ничего не прятал за ним.

Констанс поднялась еще раз и подошла к столу с убирающейся крышкой. У него имелось четыре маленьких ящика наверху, по два с каждой стороны, и четыре более крупных ящика внизу. Один за другим она вытащила маленькие ящики, наполненные выцветшими эксмутскими почтовыми открытками и писчей бумагой с изображением гостиницы, и осмотрела пространства за ними. Ничего, кроме опилок и остатков паутины. Потом она принялась по одному вытаскивать большие ящики внизу стола, ставила их на пол, рассматривала их содержимое в луче света, обшаривала лучом фонарика образовавшиеся полости, ощупывала их верхние края пальцами.