Кэтрин Арден - Туманная долина [litres]

Олли достала из сумки коричневато-жёлтое яблоко, каких в Эвансбурге было предостаточно. Осенью, во время сбора урожая, повсюду продавали сидр и яблоки самых разных сортов. Красные, пурпурные, жёлтые, зелёные. Олли надкусила сочный плод. Хр-рум . Яблоки – это отлично; лучше думать о них. В октябре она готова была питаться только ими. Олли попыталась убедить себя, что яблоко ничуть не хуже спагетти, но у неё не вышло. Ладно, всё-таки лучше, чем ничего. Чуть позже она спустится на кухню и перекусит. Вот и славно.

Олли постаралась сосредоточиться на мыслях о еде. Но нет, этого оказалось мало. Нужно было отвлечься на что-нибудь посерьёзнее, чтобы не думать об отце, о том, как он побледнел. Не вспоминать сочувственное лицо мистера Истона. Не представлять огонь, взрытую землю и дождь. Просто ни о чём не думать.

Когда Олли только вошла в комнату, то бросила рюкзак на пол, а свой трофей положила на стол. Теперь она встала с кровати, чтобы получше рассмотреть спасённую книгу. Золотистые буквы на потёртой обложке давно поблекли. Книжка была тоненькая, меньше ста страниц. Олли взяла её.

«Замкнутые пространства» Автор не указан, только название.

Олли открыла книгу и посмотрела на страницу с выходными данными.

1895 . Ого, какая старая! Отпечатана в Бостоне.

Олли перевернула страницу. Книга начиналась с письма.

«Моя дорогая Маргарет!

Жаль, что я не могу лично поведать тебе эту историю. Как бы мне хотелось, чтобы у меня был ещё хоть час, хоть день, хоть немного времени».

Олли закусила губу. Ей ведь тоже не хватило времени. Она опустилась на кровать и ещё раз надкусила яблоко, не замечая вкуса, скользя взглядом по строкам.

«Но времени нет. Остались лишь слова.

Ты, должно быть, давно задаёшься вопросом, почему я не упоминаю о твоём отце. Пришло время рассказать всё. Не знаю, поверишь ли ты. Когда я смотрю на эту историю, написанную чёрным по белому, то и сама с трудом верю. Но клянусь тебе: всё, что здесь сказано, правда.

Надеюсь, ты прочитаешь мой рассказ и забудешь о нём.

Ферма теперь принадлежит тебе. Продай её, если сможешь. Но главное, прошу тебя, не тревожь прошлое. Думай о будущем. Думай о семье.

Не возвращайся в Дымную лощину. Когда год подходит к концу, в сумерках всё чаще поднимается туман. Это опасные ночи. Джонатан рассказал мне об этом, прежде чем… Но я забегаю вперёд.

Поверь, я много раз хотела оставить ферму. Я была готова сделать это в любую минуту и даже говорила об этом с твоим отцом. Но он сказал, что проклятие последует за ним, куда бы он ни сбежал. Я не смогла оставить его. Но он оставил меня.

Огонь свечи дрожит и гаснет – так бывает, когда они близко.

Иногда, в минуты отчаяния, я надеюсь, что Джонатан где-то среди них, что он не покинул меня. Но нет, лучше верить, что твой отец умер. Тогда я увижусь с ним в вечной жизни.

Мне страшно думать о том, что будет, если это не так.

Благослови тебя Господь, моя милая.

Пусть мой рассказ кажется странным, прошу тебя, прочти его ради меня.

Заинтригованная письмом, Олли открыла следующую страницу, на которой был только эпиграф:

«Когда поднимается туман и по дорогам ходит Человек с улыбкой на лице, избегай открытых пространств по ночам.

Прячься в замкнутых».

Олли нахмурилась.

«Прячься в замкнутых пространствах», – сказала незнакомка у реки.

Женщина явно была не в себе. Может, она сошла с ума из-за этой книги? Олли озадаченно уставилась на эпиграф. Дождь стучал по окну в крыше. Ветер начал завывать. Олли открыла следующую страницу.

«Я родилась вскоре после войны и была ещё ребенком в 1876 году, когда Джонатан и Калеб с матерью, Кэти Вебстер, появились в Дымной лощине. Они были все в пыли; мальчишки шли босиком, в заштопанных рубашках. У маленького семейства с собой было лишь немного хлеба и копчёный окорок, завязанный в тряпицу.

Они миновали ворота фермы, прошли мимо свинарника и курятника и остановились во дворе, где и увидели меня – девочку с косичками, одетую в коричневое ситцевое платье, раскрасневшуюся от работы возле печи. В руках у меня было блюдо с пирогом.

– Мистер, – обратилась я Джонатану, – папенька ушёл на северное поле.

Джонатану тогда было четырнадцать: почти взрослый по сравнению со мной. Но он широко улыбнулся мне, будто старому другу, и бодро ответил: