Марк Олейник - Семь рек Рима

Все это произошло до Пат. Ей я никогда об этом не рассказывал.

* * *

Мы с Хароном стояли на берегу багрово-красной реки и смотрели на вздувшиеся как мышцы волны. Река чавкала и стонала. Иногда волны распрямлялись, как потягивались, а потом снова напрягались, наполнялись — стоны становились душераздирающими.

— Хорошо бы, чтобы об этой реке рассказывали студентам-медикам еще на первом курсе, — с издевательской интонацией сказал Харон. — Зародыш врача в белом колпаке мечтает, что он будет спасать людей, а думать ему надо об обратном — чтобы никого не прикончить. Так что даже не «не навреди», а просто, по-старинке — «не убий».

— Специальная река для врачей?

— Нет, конечно, — весело посмотрел на меня перевозчик. — Это река для убийц. Но ведь именно врачи, заметьте, доживают до самой смерти в сладком мороке, что они всю жизнь делали только добро. А их нечаянные трупы — «это потому, что болезнь была сильнее». Они так многогранны и изобретательны в своей лжи, эти ваши врачи. Одна из немногих профессий, где люди лгут в два конца. Если не в три. Массовая такая профессия.

Я смотрел на красную реку и думал про Пат. Почему я никогда не рассказывал о своих разгромных поражениях? Ответ прост — когда я влюбился, мне показалось, что жизнь можно начать заново. И действительно, за все время с ней ничего подобного не случалось. Наверное, мы слишком мало прожили вместе.

— А что это вы на докторов набросились? — я обратился к Харону. — Врач все-таки не торговец наркотиками.

— Торговец наркотиками не думает, что он хороший человек, потому что торгует наркотиками. А врач думает. Но хватит болтать. Сейчас вы все сами поймете.

Зеленая трава создавала красивый контраст с красной рекой. Я банально подумал об импрессионистах, а потом с интересом о том, что же такое я сейчас увижу. Толпа сопровождавших нас теней стояла поодаль и ждала в молчании.

— Тут механика простая, — перевозчик щелкнул пальцами, и над широкой рекой, другой берег которой был практически не виден, протянулся гладкий на вид мостик без перил. — Волнуются, — он посмотрел в сторону теней — это были те, которые не влились в асфоледевый рай. — Сейчас все пойдут на тот берег. Ты с ними.

— А как называется река?

— Флегетон, — Харон был любезен как экскурсовод. — Наполнена горящей кровью. Можете не спрашивать, что там внутри происходит — не был, не знаю. Но вряд ли это похоже на ванну с душистой солью. Мое воображение подсказывает, что упор тут сделан на мучение в сочетании с бесконечностью. Когда очень больно, а ты понимаешь, что будет только хуже.

— Послушайте, — сказал я, содрогнувшись, — по реке поплыл пузырь, на поверхности которого, как мне показалось, переливались мириады измученных, страдальческих глаз. — Значит, в самом деле есть связь между тем, что делал человек на земле, и тем, что ждет его здесь?

— А почему ты решил, что нет?! — изумился Харон.

— Если богам нет дела до живых, то почему им должно быть дело до мертвых? Умер — так умер, непонятно, зачем все это вообще.

— Ого! — изумление в голосе Харона возросло еще на октаву. — Смело! То есть, по-твоему, мы тут чепухой занимаемся? И можно нас закрыть безболезненно? А как же твоя Пат? Ты что, предпочел бы, чтобы она умерла совсем, без следа и малейшей надежды?!

— Я счастлив, потому что встретил ее, — ответил я. — Я был счастлив целых несколько лет. Мало кому выпадает такое. Мы очень долго прожили вместе.

— К черту пафос! — глаза Харона загорелись. — Ты затеял интересный разговор. Согласен, твоя история — твое маленькое личное дело, но подумай — ведь кроме тебя есть еще миллиарды людей, как быть с ними?!

— Никак не быть! — он заразил меня свои азартом спора. — Если бы люди точно знали, что после смерти ничего нет, то, может быть, и жили моральнее. Знали бы точно, что конец — это конец.

— Звучит парадоксально, — перевозчик сделал знак, и тени пошли по мостику. Неуверенно, не быстро, они семенили, боясь поскользнуться. — По-твоему, боги должны были дать такой сигнал людям? Но мне сдается, нынешний сигнал гораздо лучше — ты можешь сделать выбор еще на земле.

— Какой выбор? — я не был уверен, что хорошо понял его.

— Выбор вечности.

— А если она мне не нужна?

— Ну-ну, — Харон успокаивающе похлопал меня по спине. — Нужна, не нужна… вечность все равно существует.

— Может быть, — я подыскивал слова. — Но сейчас получается, что смерть — это форма жизни…

— А ты бы хотел наоборот? — засмеялся Харон.