Роман Уроборос - День народного единства

Псалм №1. О, ты, ниже в речи ходящий буквенный взор отводя под страхом собственной смерти. О, кто разговор уводит от заданной господом цели? Нам незачем вещие сны о ботинках судьбы и признаться в надежде. Где закончатся все не однажды рожденные песни.

Я стою на балконе с иконой, голый, несу весь этот бред почему? Почему нет страха, что меня просто и тихо сдадут в психушку. И не поможет, что я ветеран. И не поможет, что я орденоносец. И не поможет то, что сегодня Девятое мая. День победы. За что мы кровь свою проливали реками? Я вас спрашиваю, христопродавцы. За что воевали? Я вас спрашиваю. А вы там, что щенки малолетние над дедом подшучиваете? Нет уважения к старшим. А вы знаете кто я? Я — моя дочь! Я — мой внук! Я — моя жена! Я есть все! Я есьм первый и есьм последний! Народ под балконом собрался, пальцами тычут в меня. Смеются. Рожи отвратительные, тупые, некрасивые. Души… А нету у вас души. Вот поэтому с вами можно делать все что угодно. Вот поэтому над вами можно любого начальника поставить. Хоть пьяницу, хоть вора. Потому что сами вы пьяницы и воры. Вам, можно сказать, дали охранять самую святую землю на всей Земле — Русь. А вы загадили и растащили ее. На цитаты. Ха-ха. Шутка. Сейчас спущусь к вам. Эй, засранец на втором этаже! Включай свою сатанинскую музыку. (Но кто-то умный во мне сделал следующую вещь — поставил растяжку партизанскую с гранатой в комнате, как учили). Последний советский христианский воин идет на свой последний и решительный бой языческий с ворогами. Трепещите бесы. Открыл дверь. Вышел. Пальцы ног ощущают холод от бетонных ступеней лестницы. Камушки на полу мешают ходить. Больно. Дверь на втором этаже открылась. Тетка какая-то испугано выглянула, но увидела меня и тут же захлопнула дверь. А почему она вообще выглянула? Да потому что я начал петь свой второй псалм.

Псалм №2. Иисус Христос красной звездой вместе с Лениным святым и Буденным распрогнали распроклятых врагов со святой земли СССР. Дева Мария вместе со Сталиным белой лебедкой и черным вороном, крыльями своими закрывают наше небо чистое над Москвой. Вот так Вот так так Картера убей. Вот так. Вот так так. Рейгана спали. Мы видим над собой…

Дверь открылась, и я вышел на улицу. Всех как ветром сдуло. Чего они испугались? Немощного старика? Нет, взгляда моего безумного и строгого испугались. Испугались, что испепелю я их взглядом своим прямым, сильным и честным. А дети не испугались. Дети радостно пошли за мной. Дети чувствуют правду, как она есть. А правда она во мне. В старике, которого бросила его Родина, но не бросила Богородица, которая сейчас корчит мне страшные рожи на своей иконе, которую я держу в руках. А странно ведь. Ведь пока она была не живая, икона, то есть, на ней был изображен Николай Угодник. Негодник. Как же ты вдруг поменялся местами с Матерью Бога. Что же ты сделал такого противозаконного? Я вот при всем своем сумасшедшем желании, ну никак не могу стать женщиной. А ты стал. Матерью всего сущего. Музыкой, который поймал в свою Виолу, вездесущий бородатый старик, который и является отцом всего сущего. А прикидывается, что не при делах. А-я-яй, старик. Ну-ка выходи померимся силами. Посмотрим у кого больше. Что ты можешь мне доказать? Как ты можешь меня прищучить? Лишить меня жизни? Да разве ж это жизнь была? И прошла, поганая, за секунду. Как будто сидел, сидел я перед телевизором. Смотрел, смотрел. А потом электричество кончилось. И кто-то грозный сказал. Все, кина не будет. Кончилось и мое кино. Сердцем чую. Кинопленка шуршит уже в холостую. На экране чернота. И зрители немногочисленные расходятся, чтобы пойти посмотреть еще что-то точно такое же, но в высшей степени неинтересное. А что мне-то делать? Несущемуся с огромной скоростью к своему бесславному концу в виде закольцованного сна про лейтенанта милиции, который зло и бешено взглянув мне в глаза, вынимает табельный пистолет и стреляет мне прямо в голову и рассыпаются звезды! И расширяются Галактики! И гибнут, и возрождаются Вселенные! И что? От грандиозности всего этого дух у вас что ли захватывает? И долго вы еще будете пялиться на это на все. Режиссер еще и не такое вам покажет, а писатель этот не то еще вам напишет. А старик на Виоле и не такое вам еще сыграет. И все красочней, все интересней, все техничней. Мир становится все идеальнее и идеальнее. И вот почти и нечего будет там менять. Стоп. Остановка. Все ясно, все понятно. Я знаю все. Мне нечего больше узнавать. Я охватил своим существованием всю Вселенную. Я стал бесконечностью. Движение стало покоем. Развитие стало невозможно. Вся изначальная пустотность стала бесконечной плотностью и насыщенностью. И остановка эта вдруг стала на физическом уровне проявляться совершенно на невероятном атомарном, молекулярном, элементарном уровне. Связи стали разрушаться, центростремительные силы стали центробежными. И наступила пустота. Та самая самоосознающая всепроникающая пустотность, которая заеб. ла всех. Не могу больше. Слушайте псалм 3 и уходите.