Вадим Караваев - Наследие предков

На следующее утро уже совсем отчаявшаяся следовательница еще раз набрала сотовый номер абонента Куренной Галины Тимофеевны. После десятка надоедливых гудков в трубке послышался испуганный женский голос. Представившись как обычно, Инна озвучила причину беспокойства и, уже ожидая надоевшие «нет, не знаю», вдруг услышала жалобные всхлипы, а затем откровенные рыдания женщины в трубку. Ни на какие другие вопросы следователь ответа так и не получила. Повторные звонки женщина сбрасывала, а потом и вовсе выключила телефон. Все сразу стало понятно — капитанша попала в точку!

В половине десятого утра ветхая дверь кабинета оперуполномоченного Громова чуть не слетела с петель от удара плечом ворвавшейся, словно валькирия, капитана Ланецкой, одним махом оказавшейся возле заваленного уголовными делами стола.

— Сань, выручай!

— Э-э, Инн, я вообще-то свидетеля вот опрашиваю, — начал мямлить подавившийся пряником ошарашенный Громов, который и так всегда немного терялся и краснел при виде объекта своего воздыхания, а здесь еще эффект неожиданности сыграл злую шутку.

— Подождите за дверью, — властно отрезала следовательница, усаживаясь на стул вместо вскочившего перепуганного работяги, поторопившегося покинуть неспокойный кабинет.

— Ты чего без звонка как снег на голову?

— Сань, сможешь свести с твоим корифаном из управления «К»? Очень срочно! Надо номерок один отследить.

— Ну, м-м….подожди, сейчас узнаю.

В скором времени служебная серебристая «Приора», за рулем которой сидел оперуполномоченный Громов, рассекая серо-коричневую снежную кашу на дороге, въехала в Сергиев Посад. Найдя по навигатору указанный спецом из управления «К» адрес в городке, Инна и Громов подошли к воротам частного дома, судя по всему, еще дореволюционной постройки.

На звонок к воротам, опираясь на палочку, вышла благообразная старушка в беленьком платочке, представившаяся гостям Агафьей Сидоровной. На вопрос о Куренной Галине Тимофеевне старушка охотно рассказала, что Галенька уже лет двенадцать частая постоялица у нее в доме. Приезжает она в Лавру к своему духовнику отцу Никите раз в месяц, а то и чаще. И сегодня с утра она, вся зареванная, убежала на службу в Лавру, а телефон она всегда дома оставляет.

— Агафья Сидоровна, а как же нам в Лавре Галину найти? — не успокаивалась Ланецкая.

— О, деточка, там ее найти будет трудно, вы лучше у меня подождите. Она или к вечеру, или завтра к полудню уже вернется.

— Да нет же, Агафья Сидоровна, нам очень срочно нужна Галина. Может, нам отца Никиту самим найти?

Долго ли, коротко ли, но процесс убалтывания благочестивой старушки в итоге увенчался успехом, и Агафья Сидоровна, сидя на переднем сиденье «Лады», указующим перстом завела наших героев за старинные стены под величественные купола и своды крупнейшего монастыря России — Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.

На входе Инна фыркала и недовольно бухтела, мучаясь с необходимым облачением в традиционно-православный гардероб: один платок на голову, другим подпоясалась, соорудив некое подобие длиннополого платья, что в сочетании с пушистой жилеткой из чернобурки создавало образ настоящей столбовой дворянки. Возмущенная необходимостью соблюдения, как ей казалось, архаичных и неприемлемых в современном обществе «поповских» обычаев, капитан Ланецкая всем своим надменным видом демонстрировала неприязнь к религиозной культуре, а терпение к возникшим неудобствам обосновывала себе лишь служебной необходимостью. В глазах молодой следовательницы мелькали недобрые искорки и, скорее всего, ностальгировала она по советской богоборческой эпохе. Эх, ее бы сейчас при погонах да в годик эдак 37-38-й! Показала б она этим попам с их платками-юбками!

Но как только бабуля провела своих нежданных гостей сквозь величественные Святые ворота на территорию Лавры и завела в Успенский собор, как вдруг что-то стало резко меняться в выражении лица молодой следовательницы. Сначала она начала бледнеть, а потом вообще еле ноги волочила, спотыкаясь на своих высоченных шпильках, и не падала лишь потому, что шедший сзади Саня Громов вовремя подхватывал ее.

Сам же Громов при входе в храм быстренько крестился и кланялся, озираясь на свою решительную спутницу. Не сказать, чтоб опер был шибко верующим, но какое-то чувство трепета в его душе всегда возникало в подобных местах. Все-таки жена с тещей приучили его к соблюдению определенных норм поведения: он и молитвы некоторые выучил, и постился в меру сил, да и по праздникам в храм частенько заходил.