Вадим Караваев - Наследие предков

— Кажется, вы обронили, — парень протянул перчатку Инны.

— Ох, да, действительно моя. Спасибо огромное.

Инна смущенно взяла перчатку из руки галантного молодого человека с темными, как смоль, глазами, которые на внешне типично-европейском лице несколько выбивались из контекста.

— Меня Игорь зовут, вы позволите к вам присесть? — учтиво поинтересовался кавалер.

— Ну, присядьте, — заинтригованно ответила девушка. — Я Инна.

— Очень приятно.

— И мне.

Далее завязался светский разговор ни о чем, но общение с парнем было легким и непринужденным. Только голову опытной следовательницы не покидала мысль: «Да ты такой же Игорь, как я Фатима, с такими глазками и внешностью про Игоря ты будешь рассказывать Жаннам и Анжелам в дешевых клубах».

Лицо молодого человека было гладко выбрито с утра, но на нем уже к полудню пробивалась густая черная щетина. Вот поэтому и нет привычной столичному взору хипстерской бороды, иначе бы наш Игорек тут же превратился бы в Зелимхана или Дауда, причем безо всяких апелляций к «мама русская, атэц с Кауказа». Еще девушка сразу отметила, что парень практически не использовал современного молодежного сленга. Язык был очень чистым, чуть ли ни классически-литературным, не слышалось ни московского «аканья», ни малоросского «гхэканья», на концах слов согласные, словно намеренно, не оглушались. Да уж, школу парень заканчивал точно не в Москве, но никаких намеков на кавказский акцент не наблюдалось. А как умудрилась выпасть на пол кожаная перчатка, которую она точно засунула в глубокий карман короткой норковой шубки, тоже осталось загадкой.

Позже в разговоре узнав, что Игорь работает финансистом в крупном нефтяном холдинге за рубежом, сомнения в легенде влюбленного мажора развеялись почти полностью. Но поиграть тем не менее стоило, кто и зачем заслал «казачка», было нестерпимо интересно. Все же на прощание молодые люди обменялись телефонами, и Игорь с огнем в глазах обещал позвонить.

В ночь у капитана Ланецкой приключилась горячка. То ли хронический недосып и нервотрепка дали свое, то ли начала набирать обороты по выходу в свет давняя подсознательная программа против надоевшей работы. Мысли типа «Да вертись все оно, провались!», только куда более вульгарные и непереносимые для утонченного слуха интеллигентной аудитории, стали посещать Инночку с момента начала необоснованных репрессий со стороны начальства около полугода назад. Тем не менее набранные рабочие обороты до сего момента позволяли следовательнице вытаскивать бренную плоть в шесть утра из-под одеяла и волочить ее на привычное место службы. Но после спихивания всех «висяковых» дел в Инночкино производство, темпы раскрытия и служебное рвение начали неумолимо падать.

Геннадий в начале их отношений с Инной как-то осторожно поинтересовался, что же заставляет молодую и красивую даму гробить лучшие годы в подобной организации с вредными условиями труда, на что к его удивлению возлюбленная не нашлась ответить ничего вразумительного. Промямлила что-то нечленораздельное и перевела тему. Ну что ж, если нравится, бог с тобой! Но когда у его дамы сердца с незавидным постоянством после пятнадцатичасового рабочего дня остается лишь единственное желание снять стресс, раскупорив бутылку чего-нибудь покрепче, и завалиться спать, то это уже переходит все допустимые границы.

Инна и сама все прекрасно понимала, но остановиться уже не могла, подсознательно ожидая вмешательства всесильного провидения в свои обрыдлые жизненные обстоятельства. Вот у провидения, хоть и с опозданием, время нашлось и на Инночку. Рассмотрев в свете ночника ртутную шкалу около отметки «40», девушка чуть ли ни с предсмертной усмешкой подумала: «Хорошо, что хоть таким образом, а не в ванне поскользнувшись!».

Гена, узнав о болезни любимой, примчался рано утром, привез кучу всяких таблеток и, вызвав врача из ведомственной поликлиники, стал, словно заботливая бабушка, суетиться по дому, бегать в магазин и надоедливо пичкать больную лекарствами. В общем, оторвался от души за все два года знакомства, наконец-то попробовав себя в роли заботливого супруга.

Провалявшись почти сутки в забытьи, свербящий червь неуемной тяги к раскрытию тайн, все последние годы заставлявший капитана Ланецкую докапываться до истины в любом деле, начал немного приходить в себя и подтачивать сознание следовательницы стремлением к новым свершениям, нашептывая на ухо: «Поболела и хватит! Вставай с постели и иди работать!». Поняв, что подобные доводы не возымеют ожидаемого эффекта, паразит сознания начал внедрять мысль о срочной необходимости позвонить усатому подполковнику Юрченко. Что тут скажешь? Брешь в обороне, наспех отстроенной затюканным инстинктом самосохранения, была пробита. Словно через образовавшуюся трещину в плотине в измотанный, но пока еще не угробленный стараниями хозяйки молодой организм, начала притекать кипучая жизненная сила, восстанавливая все поврежденные участки и заряжая аккумуляторные батареи для новой нарисовавшейся в мозгу сверхзадачи.