Николай FrittVilt - Смерть на завтрак

Я облизал губы.

— Уилф, Шестой канал — платный, а я со своим окладом всего лишь в каких-то паршивеньких четырнадцать тысяч баксов в год не могу себе этого позволить. Так что нет, доктор Юджин не смотрит подобных передач. Но, разумеется, я знаю, кто такой Рик Реннер. Вот только прошу, не спрашивайте у меня сейчас абсолютно ничего про этого человека — я не найдусь с ответом.

Он искренне мне усмехнулся.

— Смею заметить, док, я тогда тоже с ним не нашелся. А потому в то утро, как только закончилась его несносная болтовня (отчетливо помню, что программу несколько раз прерывала Джорджия Руа, рассказывающая о том, что таблетки «Стаффл-Дипп» как нельзя лучше подойдут всем тем, кто еще не успел сбросить к лету несколько лишних кило), прошел себе в уборную, и несколько минут лишь только неистово, да изо всех сил давил одноглазого. Ты понимаешь, о чем я?

Я понимал, о чем он. Как, скажите, не понимать, если, выражаясь языком мистера Каррика, «давить одноглазого» — дело вполне себе нехитрое, и здесь уж точно слишком большого ума не надо. Я сообразил для себя, что подобный момент (рассказ о мастурбации) — он сродни какой-нибудь небольшой паузе в длинном и сложном разговоре (или же лирическому отступлению, как его величают преподаватели разных мастей, когда им нужно несколько перевести дух и дать, тем самым, передышку мозгам), а потому и не стал акцентировать на этом внимание. Лишь сделал себе в блокноте очередную пометку (написал «иной раз коротает время за рукоблудием» — именно такая комбинация слов влетела мне в тот момент в мозг), и вновь принялся внимательно его слушать.

— Сначала мы просто лишь собирались пойти за грибами, потому как на днях прошел сильный дождь и они то тут, то там повылазили из грунта, — мистер Каррик все также говорил в свойственной для себя неторопливой и выдержанной манере, — но потом Сара (тогдашняя подружка Бена, ты еще помнишь об этом, док?) предложила также взять с собой широкое покрывало и дорожный рюкзак, куда можно было бы уложить термос с кофе и несколько небольших сэндвичей с мясом. Устроить, таким образом, что-то вроде пикника.

Я согласно кивнул головой. Пикник — дело хорошее. Уж точно никак не хуже всяких там занятий, когда надобно «давить одноглазого». Думаю, я тогда несколько все же разошелся в своих фантазиях (чего прежде обычно за собой не замечал), потому как представил себе еще и то, что эти два понятия вполне можно, в общем-то, при большом желании и соединить, сделав из них этакой себе микс «давить одноглазого на пикнике».

— Сборы наши, — теперь Уилф и вовсе закрыл глаза, словно что-то очень уж явственно представлял себе перед мысленным взором, — не продлились слишком уж долго, и из дому мы вышли никак не позже одиннадцати утра. Как только дошли до развилки перед магазинчиком Скота Адамса (старик зарабатывает себе на жизнь тем, что продает овощи), Сара вдруг вспомнила, будто забыла выключить из розетки утюг. Вот ведь досада, да, док? Сдается мне, эти женщины (извечные болтушки, которым от нас нужны лишь только самые светлые чувства), всегда и все забывают — проходит некоторое время, и они совершенно не помнят о том, сколько сахара положить тебе в чай, как именно приготовить яичницу (болтунью или, быть может, что и всмятку), или же, как и в случае с Сарой, — выключили ли они из розетки утюг, когда выходили из дому. Я прав, док?

Я по собственному опыту знал, что в моменты, подобные этому, в обязательном порядке надлежит соглашаться со своим пациентом, какой бы, в конце концов, сумасшедшей не казалась тебе история, рассказываемая им. В противном случае вполне возможно, что у него появится мерзопакостное по природе своей чувство существования между вами неких невидимого глазом барьера, да стены отчуждения. А это плохо. Уже даже потому, что дальше, рассказывая свою историю (делясь ею с тобой, словно на исповеди), человек этот не будет столь открытым и, быть может, что в глубине души (если только он здравый и вполне себе может рассуждать трезво) даже пожалеет о том, что заглянул к тебе на огонек, да открылся. Как вы, несомненно, понимаете, всего этого нельзя допускать, ведь мы, психоаналитики, — своего рода санитары человеческих душ и точно так же, как и все остальные (те, кто имеют эти самые душу и совесть) работаем во благо.

— Правы, мистер Каррик, — я постарался вовремя успокоить неряху. — Полностью с вами согласен. Что же случилось потом?

Он по-прежнему не открывал глаза.

«Ему стыдно рассказывать все это? — задал я немой вопрос своему верному другу блокноту, написав на его странице эту свою мысль несколько забористым почерком. — Должен констатировать, все-таки странный субъект: то без конца таращится в пол, словно где-то там внизу приклеена фотография обнаженной Алексис Техас (можно подумать, она хоть когда-нибудь бывает одетой!), а то и вовсе держит глаза закрытыми. Вся эта ситуация с каждым новым словом, произнесенным мистером Карриком и услышанным мной, начинает нравиться мне все меньше и меньше. Боюсь, в конце концов, я не смогу ему ничем помочь, хоть пока еще до сих пор так и не уяснил для себя всей сути проблемы».