Николай FrittVilt - Смерть на завтрак

— Кастрация длилась не дольше десяти минут, — мистер Каррик продолжил свой рассказ. — Уж не знаю, что именно вколол тогда Чарльзу этот коновал мистер Стюарт (худощавый и высокий ростом мужчина, носивший очки, а еще — явно застиранный, помятый, когда-то давно, по всей вероятности, белый медицинский халат, словно животные — это какие-нибудь отбросы общества и по отношению к ним совершенно необязательно соблюдать элементарные нормы приличия), но кот спал крепко и даже и не дернулся в тот момент, когда у него отрезали яйца.

«Ух, как культурно!», — про себя усмехнулся я, попутно отмечая, как все-таки недурно этот самый неряха строит свои предложения. Они не лишены логичности, последовательности изложения и в них уж точно (черт бы меня побрал!) есть смысл. А, значит, еще не все потеряно.

— Что же случилось потом? — не скажу, что очень уж ждал ответа на этот вопрос, но не задать его тогда своему пациенту попросту не мог.

— Поначалу абсолютно ничего, — Уилф, казалось, в тот момент лишь испытывал меня на прочность, настолько скучно и серо звучал его голос. — А потом на следующий день в одной из газет (вроде бы то была местная «Вести и слухи из нашего округа», странное название, не правда ли, док?) я вдруг прочел о том, что бедную Сьюзен Хатчисон (ту самую недалекую помощницу недолугого ветеринара Стюарта) нашли мертвой в собственной ванной комнате.

Я напрягся. А вот это уже деталь. Что сейчас имеет в виду этот самый Уилфред Каррик, говоря «нашли мертвой в собственной ванной комнате»?

— Мистер Каррик, вы… — я подавил страстное желание в этот самый момент икнуть. — Что вы сейчас имеете в виду?

Он усмехнулся.

— Сразу видно, док, что ты не читаешь газет. Вроде бы бедная помощница наглоталась каких-то там препаратов, и просто лишь заснула себе с Богом. Впрочем, не думаю я, что здесь можно упоминать Его имя.

Я пожал плечами. Может, и нельзя, откуда ж мне знать, скажите на милость. Последний мой поход в церковь на тот момент сложно было даже и припомнить себе, но, как бы там ни было, все эти вещи меня, откровенно признаться, совершенно не волновали. Я относился к религии, как к остывшему кофе — вроде бы она и есть, но не прельщает.

— Мистер Каррик, я вас понял, — мне не составило особенного труда произнести эту фразу, хоть и был я порядком взволнован. Сообщение о смерти мисс Хатчисон Уилф выплеснул на меня пусть и крайне монотонно (что выводило из себя больше всего остального), но все же достаточно неожиданно. Вот и получилась такая реакция. — Давайте теперь перейдем к тому вопросу, с которым вы ко мне, собственно, пожаловали. В самом начале вы, настолько помню, что-то рассказывали про ваш с братом совместный поход в Форест-Хилл.

— О, да, док, — глаза Уилфа вновь заискрились. — Я порядком отошел от главной линии повествования, прошу прощения.

Я согласно кивнул.

— Ничего, бывает. Я вас слушаю.

Он вновь поерзал на сидении. У меня даже появилось было подозрение, касательно того, а не подложил ли кто-нибудь ненароком на тот стул, в котором сейчас сидел мистер Каррик, какой-нибудь мелкой запонки или булавки, пока я отсутствовал — насколько резкими и хаотическими были эти его движения.

— Все случилось прошлым летом, семнадцатого числа, в июле месяце. Мне тогда еще не исполнилось и тридцати, но, надо думать, тетя Дебби уже всерьез задумывалась над тем, какой именно торт испечь в качестве подарка своему любимому племяннику.

«О, да, друг, ты прав, — проговорил про себя я, готовясь к тому, что и этот рассказ мужчины также окажется крайне тягомотным. Словно сопли, которые растираешь в платочке. Впрочем, даже они иной раз бывают жиже. — Тети — они, пожалуй, все такие. Безгранично любят своих племянников и племянниц, и никогда не преминут лишней возможностью испечь для них тортик-другой».

— Тем днем оказалась среда, и я отлично помню, как с самого утра слушал по Шестому каналу проповедь Рика Реннера о том, что для верующего все на свете возможно.

«Опять он вплетает сюда религию, — мысленно отметил я, записав это на страницах блокнота рядом со всеми теми чудиками, которых уже успел к тому моменту там нарисовать. — Должно быть, это неспроста, и он чувствует за собой некую вину. Вину настолько сильную — хоть, быть может, что и глубоко сокрытую где-то внутри, — что непременно должен раскаяться в ней, быть может, что даже священнику, а не такому вот засранцу, каким в его глазах, вне всяких сомнений, выгляжу я».

— Док, ты смотришь подобные передачи? — глаза Уилфа в этот самый момент буквально таки буравили меня своим тяжелым, пристальным взглядом.