Николай FrittVilt - Смерть на завтрак

Или все-таки… Мог?

Еще раз перечитав информацию на странице Уилфа, едва ли не всю его подноготную, учитывая все прочие обстоятельства (мужчине тридцать, когда-то давно даже закончил колледж Ламарка в Стентоне, холост, имеет брата), я лишь молча закрыл вкладку, и вместо этого решил поискать теперь информацию о другом мучающем меня факте. Или, вернее, сразу двух.

Меня интересовали те загадочные смерти, о которых поведал мне Уилфред. До конца я пока еще не отдавал себе отчета в том, действительно ли верю в эту его болтовню, но тут — как и с едой. Если уж пришел к холодильнику — уничтожай все, что видишь, и ешь, сколько влезет. Жрать, так жрать.

— Ну-ка давай, — приговаривал я, обращаясь к старенькому «Панасонику». Его электронный мозг, должно быть, на тот момент уже порядком закипал ото всех тех мегабайтов информации, что через него проходили (я не употребляю сейчас слово «проносились», и, думаю, вы знаете тому причину), но мне, откровенно говоря, было не жаль его. Да, вот такое вот я засохшее дерьмо на старом ботинке! — Найди мне еще кое-что, и я даже установлю на тебя антивирусную программу в знак своей безграничной благодарности за твои труды. Обещаю! Но потом, не сегодня. И не завтра. Договорились, дружок?

Я почти уверен в том, что если бы у моего «Панасоника» (подарок на Рождество от коллег по цеху в далеком две тысячи седьмом году — примерно тогда подобные штуки были очень даже популярными) имелись руки — он бы в тот самый момент меня ими и придушил. Быть может, я и ошибаюсь, но задание по поиску Сьюзен Хатчисон (я почему-то решил начать исследование именно с нее) вначале вообще показалось моему электронному монстру почти неподъемным. Как знать, вполне возможно, что у него даже появилось бы нечто типа грыжи, если бы только в природе существовало такое явление, как «кибергрыжа» (или же, на худой конец, хотя бы «грыжа электронная междисковая»), но я не думаю, что подобное вообще возможно. Он был старый, система изношена, но работать на нем было вполне себе можно. И я работал. Так сказать, ковал железо, пока дымилось.

Вновь на мониторе появилось надоедливое колесико, которое, как мне показалось, теперь крутилось-вертелось еще медленнее. Наконец, покончив с бутербродом и даже облизав пальцы, что еще какую-то паршивую секунду назад держали его в своей цепкой власти, я взглянул на монитор и с неким волнением для себя отметил, что один человек с подходящими параметрами (ими опять-таки оказались лишь только имя и фамилия помощницы ветеринара) в маленькой, уютной вселенной под названием «Роквилль» все же нашелся.

Как и говорил мне Уилф, она оказалась совершенно молоденькой. На странице (много чем смахивающей на страницу его самого, вот только информации и различного рода фотографий тут было гораздо больше) значилось, будто родилась мисс Хатчисон тринадцатого февраля девяносто пятого года, несколько лет назад (три, если быть точным) закончила какой-то там не шибко известный мне колледж, связанный с уходом за животными, где-то аж в Либертивилле, после чего, собственно, сразу же и пошла на работу помощником мистера Стюарта.

Вот оно как…

Я дважды пробежался глазами по странице мисс Хатчисон, а затем остановился на одной из ее фотографий. Мне этот снимок показался самым лучшим, из всех, что только были когда-то ею самой сюда выложены (или «загружены», как модно выражаться теперь), но сама помощница ветеринара (к этому моменту уже точно покойная), по-видимому, так не считала. Эта фотография не была аватаркой на ее вполне себе любознательной странице (я выражаюсь сейчас так, потому что лично отыскал на ней несколько ссылок на различные литературные ресурсы, да парочку интеллектуальных онлайн игр, как-то шахматы и карамболь), да и лайков (опять-таки выражаясь терминологией современных молодых людей) под ней было всего лишь шесть. Это несправедливо.

Думаю, у меня сейчас не получится красочно описать это фото, но следует отметить для себя, что не в нем, в общем-то, было все дело. На картинке мисс Хатчисон была изображена в изящном красном платьице, достающим до колен, волосы ее были аккуратно уложены, а на лице явно присутствовала косметика. Стояла она у какого-то неведомого мне постамента (это была вылитая из металла влюбленная парочка, страстно целующаяся на скамейке посреди какого-то, как я решил для себя, парка), и улыбалась. Но что более всего прочего привлекло в ней мое внимание — так это ее глаза. Взгляд, который говорил о том, что его обладательница в ближайшее время уж точно не собирается на аудиенцию к апостолу Петру. Все это (глаза и жизнь, которую они сами по себе в тот момент излучали) было очень сродни тому, как если бы какой-нибудь школьник в самом начале лета улыбнулся вам, а вы бы сразу и сообразили, что у него, наконец, закончился ненавистный учебный год, потому как подобным образом можно улыбаться лишь только летом, когда у тебя каникулы!