Дмитрий Орёл - Мю Цефея. Магия геометрии

— Они станут силой, моя драгоценная.

Разве не прекрасно? Чистая сила, выменянная на тысячи никчемных смертей.

— И эта сила будет твоей?

— Моей — тоже. — Я не мог не улыбаться восхищению в ее глазах. Темно-зеленых, словно воды реки под тенью мангры.

Я зажал между ладонями ее тонкую теплую кисть.

— А что ты с ней будешь делать? Что захочешь?

«Что будет нужно» — вот так правильнее, и я, конечно, не произнес этого вслух. Любые «хочу» уже сотни лет перестали быть важными, после того как в небо поднялись крепости миротворцев с оружием, позволившим закончить все войны, не считая ничтожных стычек людей. Но на любую силу можно найти новую, пусть порой искать приходится долго. Линии уже легли. Могущество, с которым мы превзойдем других — не только трусливых миротворцев, которые боятся всего нового. Мы поднимемся выше неба, коснемся самих звезд! И все это могущество будет моим. Но… я по-прежнему не могу удержать в руках даже одну маленькую жизнь. Или…

Горячий неподвижный воздух колыхнулся едва уловимо, но я ощутил это движение. Услышал вкрадчивый шаг. Только одна женщина ходила так, со скользящим шорохом змеи — Иш-Чель. Кем она только не успела мне быть… Безответной возлюбленной, врагом, женой, преданной соратницей, любовницей, снова врагом и другом. Я узнал бы ее дыхание, не то что шаг. Поэтому Иш-Чель не удалось застать меня врасплох вопросом:

— Какой ты, оказывается, затейник, Кими.

Я обернулся, Иш-Чель стояла прямая, точно выпь, только перья, украшавшие ее длинный плащ, были не серенькими, а переливались радугой. Взгляд Иш-Чель, темный, острый — копье, летящее в ночи, — нацелился на Пчелку. Она не стала бы ненавидеть мою дочь от смертной: кто ненавидит муху? Но и не позволит мухе, точно равной, присутствовать на зрелище для богов.

— Решил подготовить девчонку заранее? Знаешь, это как-то жестоко. Даже на мой вкус. — Иш-Чель скривила рот, отчего идущая сквозь нос цепочка недовольно шевельнулась. Она, конечно же, все понимала, но прямо не говорила никогда.

— Папочка, я уйду. — Моя рука поймала пустоту, Пчелка упорхнула быстрей, чем я успел остановить.

Осталось лишь смириться, чтобы Иш-Чель не решила, что моей дочери позволено слишком многое.

— Не смей приводить ее сюда, Кими, или хотя бы не сейчас. Оставляй свои слабости в личных покоях. Мы слишком долго готовились, чтобы какая-то мелочь могла все испортить. Надеюсь, ты не настолько глуп, иначе совет Города золота обо всем узнает.

— Я глупец не более, чем любой из нас, — и я усмехнулся.

Ночь уже расцвела звездами, коллекторы были наполнены. Я ощущал, как подо мной тысячи людей готовились к смерти. Столько силы для всего Города золота… Ее хватит на то, чтобы создать наш новый мир. Даже с избытком. Так, может, я имею право оставить немного этой силы только для себя?

Воздушный корабль, бесшумно опускавшийся на площадку перед главной пирамидой, был прекрасен. Тончайшие пластинки обсидиановой рамы пылали священными символами, перья на четырех крыльях переливались изумрудом и пурпуром, восемь алых глаз ощупывали лес, пирамиды… нас. Воздушный корабль был прекрасен — и я его ненавидел.

Миротворцы. Проверяющие.

Человек с жалким топором мог бы раздолбать эту птицу — но только на земле, а в воздухе до нее не доставала ни примитивная стрела, ни наше оружие. Зато они — убивали, о да. Никаких войн, кроме малых, ничего не решающих стычек. Дуэлей вполсилы. Мир, стабильность — так называли это миротворцы. Застой — так называю это я. Но скоро все изменится, и нам больше не придется прятаться, не придется скрывать исследования и топтаться на месте.

Я склонил голову перед чтимым посланником, степенно шагающим по красной плетеной дорожке, и, только выпрямляясь, почувствовал, что за спиной кто-то стоит. Чужой, пахнущий ветром и звездами, свежий и чистый, как небо, в котором плыли обсидиановые птицы. Я ненавидел их всех — и приятно улыбнулся, запахивая накидку плотнее, несмотря на дневную жару. Мужчина — высокий, рослый, с ожерельями из зубов ягуара на груди — улыбнулся тоже, по виду — вполне искренне. Но этим искусством овладевали все, не успев пережить и второе поколение смертных, и стоило оно меньше кофейного боба. В посольской свите — меньше маисовой шелухи с первого ряда колосьев.

— Интересный комплекс.

В его голосе, глубоком, чистом, не прозвучало ничего, кроме вежливого любопытства, но взгляд — о, этот взгляд касался только того, что было действительно важно.