Клайв Баркер - Алые песнопения [litres]

Феликссон почувствовал, как на глаза навернулись слёзы, и тут не собрался. Проявление слабости в такой миг могло иметь для него катастрофические последствия. Он знал, что наказание затмило бы и без того невообразимые зверства, описанные в гримуарах его хозяина.

Ослеплённый огненным тоннелем и ошарашенный наплывом знакомых, но незваных воспоминаний, Феликссон с трудом понимал сцену, представшую перед ним и его хозяином: тёмная улица, тёмные дома, тёмное небо и какие-то силуэты, различимые лишь благодаря пламени, окаймлявшему огненный портал.

Он обратил внимание на молодую женщину, и её прелестная внешность несказанно обрадовала его глаза – настоящая отдушина после всех бессчётных уродств, коими полнились инфернальные земли. Однако приветливости на лице незнакомки было не видать. Её взор приковал к себе киновит, и, наблюдая за ним, она шевелила губами, но Феликссон не мог разобрать ни слова.

– Д’Амур! – позвал Жрец Ада.

Как обычно, говорил он негромко, но зычно.

Его слуга завертел головой. Они вернулись на Землю за детективом, решил Феликссон. Значит, они вернулись затем, чтобы завершить начатое в Новом Орлеане.

Феликссон прищурился, пытаясь рассмотреть во мраке то, что видел его хозяин. Он заметил невысокого мужчину с мачете и ошарашенным взглядом. Рядом стоял рослый парень со сломанным носом, закрывая собой слепую чернокожую старуху. Как и у девушки, на лице слепой не было и намёка на радушие, а с губ срывались проклятия.

Тут из темноты, куда ближе, чем остальные, появился мужчина с лицом, отмеченным тяжёлой жизнью. Феликссон скользнул взглядом по шрамам детектива, но не стал их рассматривать – глаза мужчины требовали к себе внимания, и было ясно, что отказа они не потерпят. Казалось, он одновременно смотрел и на Жреца, и на Феликссона.

– Никто не трогал твою проклятую шкатулку, – сказал Д’Амур. – Тебя здесь быть не должно.

– Я больше не нуждаюсь в шкатулке и её шарадах, – ответил Жрец Ада. – Я начал свой великий труд.

– О чём ты, блять, трещишь? – прошипел детектив, покрепче сжимая рукоять ножа.

– Я разрушил свой Орден, чтобы начать делание, которое я планировал большую часть твоей жизни. Жизни, которая словно отказывается угасать. Ты пережил то, что, казалось, не вынести ни одному человеку. Я долго взвешивал, чьи глаза достойны освидетельствовать рождение нового мира. Мне нужен разум, который бы с этого момента хранил память о последующих событиях. Я выбрал тебя, Гарри Д’Амур.

– Что? Меня? А как же этот вот долбодятел? – он махнул рукой в сторону Феликссона. – Почему не его?

– Потому что Ад сделал тебя своим. Или же ты сделал его частью своей жизни. Или же и то, и другое. Такой свидетель, как ты, мне ничего не простит. Более того, я требую максимальной скрупулёзности, и если ты обнаружишь во мне наименьшую слабость, будешь волен изобразить её в своём финальном завете так, как тебе вздумается.

– В финальном завете?

– Ты не просто станешь очевидцем последующих событий в Аду, ты претворишь свой опыт в завет, где опишешь мои взгляды и деяния в наименьших деталях. Он станет моим евангелием, и в его куплетах, в его стихах не должно быть ничего, кроме правды, какой бы далекой не оказалась она от идеала. Тебе надлежит свидетельствовать. Смотреть и запоминать. Возможно, предстоящие зрелища изменят твою душу, но они могут и щедро вознаградить.

Норма протянула руки к Д’Амуру и уже двинулась было к нему, но Кез деликатно взял её за руку и удержал на месте. Однако с языком её он не справился.

– Знаю я, как заканчиваются подобные сделки, – сказала Норма. – Всегда есть какая-то уловка. Какой-то подводный камень.

– Я ясно изложил свои намерения, – ответил ей Жрец Ада. – Каково твоё решение, детектив?

– Хотелось бы сформулировать поточней, но… пошел на хуй, – сказал Гарри.

Точно отозвавшись на злость киновита, пламя по периметру огненной двери внезапно потеряло однородную яркость – в неё вторглись тёмные пятна, точно внутри нечто сгорало живьем, и его кипящая кровь очерняла жар. Из огня вываливались полуистлевшие комки, от которых подымались колонны чёрно-серой копоти, и пожарище скрылось темной пеленой.

– «Пошёл на хуй» – какое из трёх слов ты не разобрал? – спросила Лана.

Демон взмахнул кистью, сопроводив движение неразборчивым приказом. Это действие швырнуло Лану через дорогу. Она врезалась в забор из проволочной сетки и потеряла сознание раньше, как коснулась земли. Пускай заклинание демона никто не расслышал, благодаря ему стало ясно, что киновит обладал неподобающей его сану мощью.