Александр Ледащёв - Дождавшийся Манчак [СИ]

Белый, пришедший к пристани пешком, был замечен владельцем одного из суденышек издалека. Тот вел себя не как турист. Не было у него с собой ни фотоаппарата, ни видеокамеры, лишь висела на боку какая-то длинная сумка. Руки он держал в карманах, а на голову его был наброшен капюшон. Видны были лишь его седеющая борода с усами и длинные космы.

«Наркоман? Бомж? Да нет, вряд ли» — подумал капитан лодочки, стоявшей несколько наособицу. Брал он намного дороже остальных.

Он привычно протянул белому листок, как и остальным, в котором тому надлежало расписаться, чтобы было потом, что предъявить властям. В листке, собственно, самым важным являлся один пункт — никто не имеет никаких претензий к тому, что, упав за борт, утонет или будет съеден. Останавливаться для его спасения было просто опасно — тогда аллигаторы получили бы куда больше мяса, чем один, упавший за борт, идиот. Белый, не читая, поставил длинную, четкую подпись на незнакомом Самюэлю, как звали этого дорогостоящего негра, языке. Буквы, которые стояли в графе «Подпись» были ему незнакомы. Часть была, вроде бы как, английскими, а часть — черт-те что.

— Это что такое? — Резко спросил он у белого. Не было нужды судиться потом с его родней, если такая есть. Хотя… Но все-таки.

— Я говорю на вашем языке, — отвечал тот с тяжелым, незнакомым тому акцентом, — но я не умею на нем писать. Не переживай, мужик, тут написано все, что нужно и любая экспертиза, если что, подтвердит мой почерк. Я написал на своем родном. Это моя подпись. Можешь считать, что она тоже годится.

После чего он отдал деньги за билет и уселся ближе к борту.

Впоследствии капитан авианосца не поленился и, зная уже национальность пассажира, нашел человека, который перевел ему подпись, складываясь со смеху. Она гласила: «Да пошло оно все на х…».

За все путешествие по таинственному Манчаку, которое про себя Самюэль величал «Маршрутом для белых дебилов номер один», самому простому и безопасному, но, тем не менее, достаточно мрачному из-за окружающих его деревьев, а еще более из-за таинственной атмосферы, навеки поселившейся над этими болотами, и, кроме того, здорово разбодяженной его собственными рассказами, что наводили ужас на туристов даже днем, белый не сказал ни слова. (К чести Самюэля будет сказано, остальные лодочники и этот-то маршрут почитали достаточно рисковым, потому он, как уже было сказано, брал куда больше).

То ли белый не слушал этого негра, то ли просто дремал — черт его знает, этого белого. Он был совершенно равнодушен. Лишь время от время вскидывал голову и осматривался. Казалось, он ищет что-то вокруг, но не находит, да и ищет лишь для очистки совести. Что-то говорило Самюэлю, что с белым еще хлопот хватит.

«С белыми, еби их мать, хлопот всегда до задницы, особенно черному парню», — мелькнуло в голове у Самюэля, когда он увидел, что какая-то ополоумевшая курица, призвав спутника сфотографировать сей подвиг, сунула в воду руку. В этот момент лодка как раз стояла напротив островка, о котором вел негр какой-то ужасный рассказ. Фигурировали там и аллигаторы, и трупы, и трупы аллигаторов, и прочее, но реальность оказалась проще и быстрее, в рассказе негра несколько недоставало динамики. Вода вскипела.

Огромная голова аллигатора, казалось, вызванная из бездн заклинаниями капитана, распахнув пасть, кинулась на лодку. Каждому, кто успел с борта увидеть эти жернова, почудилось, что это чудовище по его душу. Нет, не совсем. Хищник кинулся за законной добычей, которую днями, а то и неделями, дожидался тут — за жирной рукой тупой белой клячи. Ну, теперь будет тебе фотка, дурак, а вам — что рассказать, — успел подумать Франк, глядя на происходящее. Поделать тут он все равно ничего бы не смог.

…Этот белый, больше всего походивший на тех самых призраков, что алкали увидеть туристы, почитающие себя экстремалами, и умело, якобы невзначай, не для передачи, упаси Бог! — запугиваемые черным, так вот, стрелял этот белый так… Вернее, все было не совсем так.

В минуты реальной опасности что-то почти всегда случалось со зрением Самюэля. Что-то такое, что несколько раз спасало ему жизнь — картинка словно зависала перед ним, время замедлялось, а звук исчезал зачастую вообще. Причем сам он мог двигаться в это время почти что в своем обычном ритме, правда, потом оказывалось, что он здорово вымотан. Картинка поплыла, он видел, как вяло и неспешно смыкается пасть аллигатора на руке истошно вопящей идиотки (аллигатор обозначил себя чуть раньше, чем принято у них, бьющих сразу и наверняка — то ли оголодал, то ли знал, что делает), как вдруг белый, что так и сидел со своей сумкой, вскочил, одновременно кинув руку в эту самую сумку.