Юрий Литвин - Stiffen corpses - Жизнь и работа коченеющих трупов [СИ]

Ну, эту, вы знаете… За Барьером ее называют ля-минор, чего-то… Короче нудную…

Минут через двадцать я приказал Дому остановиться, прилег на кровать и успел даже немножечко Слипнуть, но тут, как всегда не вовремя, из-под кровати выкатилась Сушеная Голова, видимо, не выдержав тряски и постоянной вибрации, и принялась громко ругаться на своем родном, никому непонятном языке.

Я некоторое время понаблюдал, отчаянно зевая за ее нехитрыми перемещениями по ковру, а потом заметил:

— Интересный способ передвижения. Однако.

На что Голова ответила, что лучше так, чем на поясе у придурка со звездочкой в голове. Я удивился. Она тоже. Тому, что я такой тупой. Потом на мой вопрос о том, что ей не нравиться у меня в поясе объяснила, что в поясе нравится все, а вот шипы на коленях создают массу неудобств.

Я саркастически засмеялся и пообещал запастись пластырем, при этом прикидывал варианты насчет того, чем бы тяжелым в нее запустить, не вставая с кровати. И, не найдя ничего подходящего, уже всерьез задумался о том, чтобы действительно выковырять вышеупомянутую звездочку из глаза. На время. Но не срослось. Сушеная Голова моментально прочитала мои мысли и сообщила, что на Острове ее никогда не кололи шипами и не били об стену, предварительно раскрутив за цепочку. Я любезно предложил ей катиться к себе на Остров и там торчать на заостренном колу, как она делала до того, пока ее оттуда не сняли. После этого Сушеная Голова стала всхлипывать и говорить, что это запрещенный прием, потом закатилась обратно под кровать и прошуршав немного затихла.

Я снова стал немного слип-слип, но тут на улице грянул взрыв и пуленепробиваемые стекла в моих окнах завибрировали.

«Ни хрена себе!» — подумал я, но все равно вставать было лень. Когда взрыв повторился, я повторил эту фразу, но уже вслух и, встав с кровати, пошел на улицу разбираться, что к чему.

По улице шли Ремонтные Работы. Они подходили одна за другой в своих оранжевых жилетах на мощных накаченных Трудом телах к Железному Дубу и бросали в его Дупло, что-то квадратное, прессованное, упакованное и перетянутой ремнями, после чего разворачивались и не спеша уходили. Сначала шли крупные Работы, потом помельче, последней еле плелась совсем паршивенькая неприглядная рАБОТЕНКА на тонких кривых ножках, и из последних сил тянула свой утрамбованный сверток, внутри которого, что-то по-поросячьи повизгивало и шевелилось. Внутри дуба что-то взрывалось и перекатывалось. Я насчитал не меньше десятка крупных Работ и сказал: «Ого!»

Подошел Бригадир и объяснил, что сегодня у Железного Дуба День Открытых Ветвей, и вы уж, простите великодушно, но не воспользоваться таким шансом просто глупо. Утилизация! Я был вынужден с ним согласиться, мы раскланялись и я насчитал еще десять взрывов до того момента пока снова не наступила тишина.

И тут на меня напал Тормоз. Пивец пытался как-то привлечь мое внимание, и даже, по-моему, что-то орал мне в мозг, но вы же знаете здешних Тормозов! Если прицепится, уже ни за что, не отцепится. Обняв меня за правую ногу, он принялся елозить по ней, как молодой кобель, вгоняя меня в полную Прострацию. Хорошо, что моя Прострация полной не бывает, рефлексы не те, и потому крепко взяв его за холку, я вывернул его наизнанку чисто автоматически.

Поставив его на землю в другом переменившемся обличье, я немедленно узнал выпавшего из Летающей Тарелки Буцефала, который в данный момент должен был находиться на Корабле Кэпа в качестве Юнги.

«Ага, — сказал я сам себе, — он еще и Аморф. Очень приятно».

Как известно, существа, принадлежащие к этому подвиду, имели особенность презабавно менять собственное обличие, привычки, пристрастия и политическую окраску.

Следующая мысль тоже была логичной:

«И куда, спрашивается, запропастился наш Тормоз? Что-то давненько его не было видно».

Моментально память дала подсказку:

«В последний раз, ты, Юзик, наблюдал его в сомнительной компании выпавшего из Тарелки недомерка».

Вот тут-то я и сказал вслух многозначительное:

«Ага!»

— Та со такое! — завопил карлик, пуская слюни по круглому хорошо откормленному подбородку, его голубенькие глазки светились беспросветной тупостью и одновременно азартом, — опять наизнанку, шестой раз за день! Я уже забыл, какой я на самом деле.

— Не все ли равно? — спросил я, вытирая штаны рукавом. Ли было все равно, а Пивец глядел на карлика осуждающе.

— А какой сегодня день? — спросил Буцефал.