Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

Так что, дверь заперта, выходит? То есть можно не бояться?

И вдруг сквозь почти обморочный звон в ушах Маша с трудом расслышала громкий лай.

Там, за дверью, была собака!

– Гав? – неуверенно позвала она, и в ответ раздался такой оживленный лай, что Маша не выдержала и рванула дверь.

Что-то произошло в этот миг… что-то странное, непостижимое. Она словно бы коснулась некоего живого существа – нет, не враждебного, не пугающего, а… послушного? Сочувствующего? Может быть, даже чего-то ждущего от нее?

Объяснить невозможно – миг соприкосновения, общения был слишком краток, Маша не успела толком ничего осмыслить, успела только изумиться, что дверь так послушно открылась, хотя только что не поддавалась отчаянным усилиям.

Гав ворвался, словно насмерть перепуганный – жесткая шерсть на загривке дыбом, обвисшие уши чуть ли не торчком, глаза вытаращены, – но не начал ни лизаться, ни ласкаться, а навалился на Машу лапами и заставил ее повернуться спиной к двери, а потом вцепился в полы ее курточки и потащил прочь, то и дело мученически косясь назад глазами и всем своим обликом выражая такой ужас, что Маша не могла им не проникнуться.

Она оглянулась.

Дверь оставалась открытой. В проеме стоял человек – ни лица, ни одежды толком не различить, некая смутная тень, колеблющийся силуэт, словно нарисованный сигаретным дымом, виден только рот, широко распяленный, как на картине Мунка «Ужас», рот, окаймленный черной бородой, испятнанной чем-то красным, будто кровью, и из него рвался тихий, мучительный вой, в котором Маша различила только отдельные звуки:

– …и…я! …и! …и!..яа-ю!

Тень подняла призрачные, прозрачные руки, простерла к Маше… ладони были обагрены, с них срывались красные капли…

Маша завопила так, что чуть не оглохла от собственного крика, и Гаву не нужно было прилагать больше сил, чтобы заставить ее кинуться сломя голову к ближайшей двери и рвануть ее в поисках спасения.

В эту самую минуту наконец-то очнулся Иван Горностай.

Облегчение, которое он испытал, когда понял, что ни руки, ни ноги у него больше не связаны и он вполне может повернуться на бок и дотянуться до бутылки с водой, которая стояла на дощатом полу, было настолько сильным, а утоление жажды – настолько блаженным, что он пил и пил, ни о чем не только не думая, но и не желая думать.

Когда поворачивался, на пол соскользнуло то, чем он был укрыт, и упало под лавку, на которой он лежал. Но тотчас забыл о том, что упало. Не мог отвести взгляд от небольшой пластиковой бутылки, из которой пил. На ней была наклейка: «Святой источник».

«Святой источник»! Горностай сто раз покупал такую воду в магазинах… в той жизни, когда был свободен, знал, где находится, мог вспомнить, что было вчера, рассказать, что случается сегодня, и даже более или менее связно объяснить, что произойдет завтра.

Кто дал ему эту бутылку? Уж конечно, не тот, кто его мучил, добиваясь неизвестно чего!

А ведь и в самом деле – неизвестно чего! У Горностая вообще создалось впечатление, что этот человек просто хотел свести его с ума. Незнакомец требовал, чтобы пленник сделал то, что он ему прикажет, но когда Горностай спрашивал, что именно надо сделать, этот парень снова заводил свою шарманку: сделать то, что он прикажет.

Сквозь туман полузабытья проступило лицо мучителя: узкое лицо с незамысловатыми чертами, бледно-голубыми глазами, с нависавшими на лоб рыжеватыми кудреватыми волосами.

Он не был жутким уродом из киношной страшилки, однако Горностай с гораздо большим удовольствием смотрел бы в рожу какого-нибудь виртуального зомби.

Он не был похож на сумасшедшего, хотя у Горностая и создалось такое впечатление.

Он не был похож на садиста, хотя вел себя как садист…

Потом, после нескольких дней мучений и бессмысленных требований, которые ему предъявлялись, Горностай сообразил, что мучитель, не говоря впрямую, требовал от него чего-то страшного, на что нормальный человек никогда не согласится, поэтому и старался сломить голодом и жаждой дух пленника и подавить его сопротивление. Иногда незнакомец бил связанного Горностая, но тот чувствовал при этом не только боль: он чувствовал, что этому парню страшно! И вообще драться он не умел, не будь Горностай связан по рукам и ногам, не будь у него петли на шее, которая затягивалась при малейшем резком движении, он бы запросто справился с этим поганцем. Но бодливой корове бог (впрочем, Горностай не верил, что в ситуацию вмешались святые небесные силы, скорее, нечистики какие-нибудь против него ополчились, хотя за что?!) рогов не дает…