Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

Когда уполномоченные пришли, девки хлебы пекли. И продотрядовцы взяли все восемь свежевыпеченных караваев да и подались восвояси. Девки за ними, по двору бегут, так просят вернуть и этак. Куда там! Глафира и говорит:

– Так-то ты, голубчик, поступаешь? Ладно! Ну, попомнишь меня…

Взяла горсть земли да и бросила в спину начальника отряда. И Марусенька то же самое сделала, только недобросила немного.

А он до плетня дошел, да и ноги подкосились… упал, вздохнуть не может, так и помер где упал!

Большевики глаза вылупили.

– Ведьма, – кричит кто-то. – Ведьма его испортила!

А другой его в бок тычет:

– Ты что опиум для народа распространяешь? Ведьм отменили вместе с богом!

Стоят пришлые, косятся друг на друга: видели своими глазами, что девка их председателя испортила, а не возьмешь: начнешь говорить про порчу – пережитком старого мира прослывешь.

– Ладно, – сказал кто-то, бывший поумней прочих. – Пошли прочь отсюда.

И ушли. Караваи девкам забрать позволили, а потом и почти все зерно вернули, которое реквизировали. Сильно их сестрички перепугали!

– А где теперь эти Глафира с Марусенькой? – спрашиваю я осторожно. – Я что-то таких не видал, не слыхал о них.

Заюлил глазами Лаврентьич:

– Да бес их знает, где они. Видать, побоялись, что их за того продотрядовца заарестуют, вот и подались прочь из Завитой. Да и все мы боялись, что другим разом придут солдаты, чтобы нас грабить, но никто больше сюда не совался. Хоть и отменили ведьм вместе с богом, а все ж и того, и другого боялись по-старому, как будто неотмененных!

– Стало быть, зря девки в побег ударились? – говорю.

– Стало быть, зря, – кивает Лаврентьич.

– А может, они и не сбежали никуда? Может, в деревне скрываются? – спрашиваю.

– Да кто ж их знает, – разводит руками Лаврентьич и поднимается со словами: – Ну, спасибо тебе, Василий Лексеич, за угощение, а мне пора и честь знать.

– Посиди еще, Лаврентьич, – начинаю уговаривать, наливая ему еще. И этак невинно роняю: – А правда, что ведьмы умеют всяким зверьем прикидываться? Кошками, лошадьми, свиньями, а то и козами?..

Лаврентьич едва самогонкой не подавился. Сделал огромный глоток, заткнул рот соленым огурцом и сидит, жует, ничего не говорит, будто огурец ему мешает ответить.

Долго жевал, наконец сподобился вымолвить:

– Кто про то ведает! Небось и могут! А то и нет. Ну, спасибо, Лексеич, пора мне, не то баба прибьет.

И дал деру, ни на какие уговоры мои не поддаваясь. Хоть за рукав его хватай да к лавке привязывай!

Ну, ушел он. А я сижу за столом и думаю: а что, если эти две сестрички, которые начальника продотряда до гроба довели чистым ведьмовством, превратились в двух черных коз?

Испугались мести большевиков, да и сокрылись под звериной личиной? И с тех пор живут в Завитой под приглядом жены Лаврентьича?

Что, если та, которая меня пакостным образом искушала, это и есть Глафира? Недаром я видел, как она в бригадиров двор вбежала!

Ну ладно, а Марусенька тогда кто? Старуха, которая меня от нее предостерегала? Она ведь тоже козой обернулась? Стало быть, если бы первая коза, желтоглазая Глафира то есть, человечий образ приняла, она тоже старухой выглядела бы?..

Вспомнил, как бабка на прощанье сказала: «С ними поосторожней надо быть, с сестричками-то!» Так ли она сказала? Или вот так: «С нами поосторожней надо быть, с сестричками-то!»

Не могу вспомнить, что именно прозвучало!

Сижу, размышляю, а сам машинально глот да глот из стакана с самогонкой, глот да глот. И не пойму уже, до каких мыслей сам додумался, а до каких самогон меня додумал.

Но удивительно, кумекаю, вот же как удивительно: в восемнадцатом году они обе еще девки, а мне Марусенька древней старухой является…

А может, то вовсе и не Марусенька, а просто какая-то еще одна ведьма? Конечно, что-то больно много ведьм получается, для одной-то захолустной деревеньки, да ведь чего только не бывает на свете! Небось те сестрицы, Донжины приемные дочери, которые помогали ему путников грабить, тоже не простыми девками были, если смогли исчезнуть бесследно.

Стоп, сам себе говорю, это до чего же я доразмышлялся?! Если и двести лет назад были черные козы и сестры Глафира с Марусенькой, и в 1918 году были, и сейчас они есть, это значит что? Это значит, что это те самые черные козы и те самые сестры? Те самые Глафира с Марусенькой?!

Помню, эта догадка настолько меня изумила своей невероятностью и в то же время так напугала своей возможностью, что я выхлестал последний стакан самогонки, рухнул головой на столешницу – да и заснул столь крепко, что и не заметил, как с лавки свалился на пол. Так до утра и валялся, покуда не проснулся с такой головной болью, что на пару дней не только о черных козах и страшноватых сестрах забыл, но и самого себя не помнил, даже на работу не выходил!