Кортни Коул - Верум

Но его заменяют другие.

Я чувствую укол, в мою кожу вонзается игла.

Мое веко поднимается, и луч света ударяет прямо в глаз.

«Это чудо!» – объявляет кто-то.

Но я не могу оставаться в сознании.

Силы покидают меня.

Я снова погружаюсь в сон, мечтая о том, чтобы Дэр вернулся ко мне.

Не знаю, как долго я проспала.

Я только знаю, что мне снился сон.

И этот сон оказался ясным.

Я больше не сумасшедшая.

Как мне удалось освободиться от безумия – я не знаю.

Оливия сидит передо мной, на ее лице кроткая, нежная улыбка.

– Мой мальчик не должен был достаться тебе, но ты все равно забрала его.

Я сглатываю ком, подступивший к горлу, потому что это правда: я забрала его.

– Но вы же должны понимать, что таков порядок вещей, – объясняю я, – мальчики не могут навсегда оставаться со своими матерями. В том, что вы умерли, не было моей вины.

– Я убила себя, – говорит она просто, – я не собиралась это делать, но я не могла больше выносить боль.

Я понимаю ее боль.

Я киваю.

– Мой брат…

Я не договариваю, потому что мой голос срывается. От мыслей о Финне я чувствую боль в груди.

– Я не могу жить без Финна, – бросаю я безвольную фразу.

Но Оливия встряхивает головой:

– Тебе придется. Он ушел, а ты осталась.

– Почему я снова вижу вас во сне? – решаюсь я спросить ее, чувствуя, что это то самое, что мне так и не удалось понять.

Она поднимается со своего места. Ее тело такое прозрачное и маленькое. У нее темные, как у Дэра, волосы и такие же черные глаза, которые блестят и искрятся, как ночь.

Черные, черные глаза, пронзающие мою душу.

Она приподнимает голову в абсолютно точной манере, что и Дэр.

– Потому что ты не могла вспомнить меня. Ты не могла восстановить в памяти, что произошло с тобой. И что произошло со мной. А еще почему Дэр стал тем, кем он является сейчас. Он твой защитник, Калла. Он будет защищать тебя ценой своей жизни.

– Почему вы хотели, чтобы я привела его к вам? – задаю я еще один вопрос. – Ведь вы умерли.

– Потому что я оставила его, когда не должна была этого делать, – говорит она, закрывая свои темные глаза, – он этого не заслужил. А теперь он обречен на страдание. Но он будет стоять за тебя горой, пока вообще сможет стоять на ногах.

Она абсолютно права.

Несмотря на собственную боль, он сидел рядом с моей кроватью.

Он был около меня все это время.

Он пел мне.

Она встряхивает головой.

– Мой сын должен был сделать то, что он сделал, – говорит она мне, и я понимаю, что она имеет в виду историю с Ричардом, – я оказалась недостаточно сильна, чтобы остановить все это, но он был не таким, как я. Ему хватило сил.

Ее голос становится совсем тихим.

– Ваша история такая печальная, – признаюсь я, потому что так и есть.

Это самое грустное, что я когда-либо слышала. Кажется, что она знает, о чем я говорю, но почему-то она качает головой:

– Это не так. Самое печальное – это быть уверенной, что ничто из случившегося не было реально. Твои сны – это тоже часть твоей реальности, Калла. Даже если ты сама этого не осознаешь. Тебе просто нужно открыть глаза. Открой глаза.

Открой глаза.

Открой глаза.

Я резко вскакиваю, приходя в сознание: шокирующая настойчивость ее голоса приводит меня в чувства.

Мои глаза открываются.

Свет такой яркий, что мне кажется, я вот-вот ослепну.

Я уже не слышала пения, которое витало в воздухе до этого.

– Калла, – доносится до меня до боли знакомый голос.

Этот голос я люблю больше жизни, больше всего на свете.

Финн.

Он слегка сжимает мою руку.

Совсем чуть-чуть.

Мои глаза привыкают к свету, и теперь я могу хорошенько его разглядеть.

Я фокусируюсь на его лице, на беспорядочных кудряшках, которые обрамляют его, как нимб, на бледно-голубых глазах, на веснушке на его руке.

– Калла, ты очнулась! – изумленно восклицает он, в его голосе звучит столько удивления. – Я уж было думал… Да какая вообще разница, что я там подумал…

Он подумал, что я умру.

Потому что это и правда могло случиться.

А он уже мертв.

И мне нужно немедленно прекратить воображать его. Я усиленно моргаю и на несколько секунд крепко зажмуриваюсь.

Я пытаюсь заговорить, но оказываюсь не способна издать ни единого звука: мое горло слишком пересохло. Через мое горло протянута трубка, – понимаю я, мое сознание все еще шатко. Я пытаюсь вытащить ее собственными руками, но кто-то останавливает меня.