Дарья Бобылёва - Ночной взгляд [litres]

Домофон щелкнул, как будто сняли трубку. Антоша сделал вдох и даже успел издать короткое «ым…», но вместо голоса старушки Голубевой из домофона послышалось шипение. Как будто туда засунули змею или кошку. Шипение усиливалось, и Антоше стало неприятно – было в этих неживых вроде бы звуках что-то угрожающее. Он нажал «сброс» и еще раз набрал нужный номер.

«У-у-у-а-а…» – тоненько провыл домофон и опять зашипел.

За Антошиной спиной звякнули ключи, и женский голос равнодушно сказал:

– Хватит баловаться.

От неожиданности Антоша отпрыгнул в сторону, а потом, глядя, как тетка в полосатой кофте открывает дверь ключом, честно сообщил:

– Я не балуюсь, это домофон сломался. Шипит.

– Ну да, – сказала тетка и перегородила дверной проем рукой. – Ты к кому это?

– К Любови Александровне. Голубевой. На шестой этаж.

– Ну да. – Тетка поджала губы, и ее черные усики встали торчком, как у моржа. Но в подъезд Антошу все-таки пустила.

Антоша позвонил в дверь, бабушка открыла почти сразу же.

– Любовь Александровна, я ключи потерял. – Он протянул бабушке пакет. – Но вы не волнуйтесь, если хотите – поменяйте замок, я возмещу, – это важное, благородное слово очень понравилось Антоше. – Я все возмещу…

– Зачем же менять? – удивилась старушка. – Ключи ведь – вот они.

Связка ключей, которую она выдала Антоше и которую он аккуратно спрятал в карман (еще позвякивало при ходьбе), действительно лежала в вазочке у телефона.

Антоша облегченно вздохнул:

– Выронил, наверное.

Бабушка закивала, улыбаясь:

– Наверное, наверное. Я-то думаю – и чего ты их не взял?

– А еще у вас домофон сломался. Я звонил – а он шипит.

– Звонил, да? А я не слышала ничего…

– Я уж думал – что делать, как заходить, – посмеивался над собой Антоша. – Хорошо, тетенька какая-то пришла.

– Да ты бы по телефону позвонил, – и Любовь Александровна зашуршала пакетом. – Ой, апельсинчики, пирожные…

Антоша и сам удивился – как же он мог забыть про мобильник. Хлопнул ладонью по карману, в котором лежал телефон. Мобильника не было.

– Да как же это… – Антоша, продолжая лихорадочно обыскивать карманы, машинально сунул ноги в тапочки. Правой стопой нащупал что-то твердое.

Это был телефон.

«Бабка шалит», – решил Антоша и положил его в нагрудный карман.

Он собрался идти на кухню, где бабушка, довольно мурлыча, уже накрывала на стол, но тут заметил, что дверь второй комнаты, которую старушка Голубева ему не показывала, приоткрыта. Антоша увидел часть стены, а на ней – какие-то картинки. Ему даже показалось, что это комиксы.

Уверяя самого себя, что он просто хочет посмотреть, не требуется ли там уборка, Антоша толкнул дверь и заглянул в комнату.

Вся обстановка состояла из старого, продавленного кресла. На подоконнике топорщилось алоэ. А одна из стен, слева от окна, была почти до потолка заклеена фотографиями. И цветные, и черно-белые, и глянцевые, и матовые, и из семейных альбомов, с надломами и разлохмаченными краями, и вырезанные из газет, грязно-серые, смазанные и в точечках, и даже взятые, видимо, из каких-то документов… Все это были портреты детей в возрасте примерно от года до десяти – темненьких, светленьких, рыженьких, улыбающихся, серьезных, плачущих. Антоша даже успел найти одного негритенка и нескольких азиатов в крохотных выглаженных рубашечках.

– Ну как, хорошенький? – неслышно войдя в комнату, спросила старушка Голубева.

– Кто?

– Сынок мой. Тут вот ему три годика, – она погладила портрет маленького толстячка с диатезными щеками. – А вот подрос уже… Вся радость от него. Детишки – это в жизни единственное счастье, кроме них ничего и нету. Каждый день его благодарю…

И старушка благоговейно поцеловала фотографию другого ребенка, совсем древнюю. Этот мальчик вполне мог оказаться отцом толстячка, если не дедом. Антоша смотрел на Любовь Александровну, открыв рот, а она гладила многочисленные лица своего сынка и стряхивала пылинки с фотографий. Все это было глупо и как-то жутко, хотелось отвернуться, выбежать из комнаты, но в то же время зрелище чужого безумия завораживало.

– Ну что, ванну помоешь, или сразу чай с пирожными? – неожиданно и бодро обратилась к Антоше старушка. – Давай-ка тебя делом займем, пока ты еще куда-нибудь без спросу не полез.

Антоша возил по стенкам ванны губку с едко пахнущим порошком и думал о том, какая же эта старушка Голубева несчастная. Несправедлива все-таки жизнь – вот он, Антоша, хороший и умный, и пенсионерам помогает, и будет, когда вырастет, компьютерщиком с большой зарплатой, а одноклассники его считают хилым дурачком, и смеются, и во дворе иногда бьют. И старушка Голубева тоже хорошая, а такая одинокая, что даже с ума сошла. Никому до нее нет дела, вот она себе сынка и выдумала, и если бы не Антоша и девчонки, которые раньше к ней ходили, совсем бы одичала, только сидела бы дома и вырезала фотографии из газет. И даже рассказывать про сынка ей было бы некому. А потом соседи бы на нее нажаловались, что тараканы из квартиры, и грязь, и запах, и увезли бы бабушку в дурдом, и там она бы и померла, а главврач переписал бы квартиру на себя. Утка про такие случаи рассказывала.