Клэр Макфолл - Изгои [litres]

– Но откуда тебе знать, что ты не сможешь перейти черту, – стала спорить Дилан. – Он не сказал…

– Я уверен, – твердо ответил Тристан. – Так что когда сообщишь ему свое решение, убедись, что в курсе, что именно выбираешь.

Секунду она молча смотрела, не глядя, на яркий экран телевизора.

– Что именно выбираю? – переспросила она осторожно.

– Да.

Возможно, несправедливо было возлагать на плечи Дилан всю ответственность за решение, но иначе Тристану оставалось только умолять, просить, убеждать, заставлять… что угодно, лишь бы Дилан решила, что они останутся здесь, останутся в живых. Останутся вместе. Он был готов провести ее через пустошь, если ей этого хотелось, но он не может, не станет делать ничего, чтобы она выбрала этот путь.

Он последовал бы за ней куда угодно – и защищал бы ее, как мог, – но если она хочет пройти этой дорогой, то решить это должна она сама. Она долго обдумывала, что делать. Аргументы один за другим возникали у Тристана в голове, но он не давал им вырваться наружу. Вдруг он попытается ее переубедить, а потом она пожалеет о своем решении…

– Прости, – сказала она наконец.

Дилан не поворачивалась к Тристану, таращась на телевизор, так что ему не было видно выражения ее лица.

– Мне так жаль, Тристан, но я просто должна. Я не могу допустить, чтобы они отдали за меня свои жизни. Я и так должна была умереть. Если такова цена второго шанса на жизнь, то мне он не нужен. Я знаю, что это несправедливо по отношению к тебе… – Голос Дилан стал совсем высоким и напряженным, и она замолчала. Тристан увидел, что ее трясет мелкой дрожью. – Я привела тебя сюда, чтобы ты смог пожить… чтобы мы смогли быть вместе. И теперь я забираю это у тебя. Но я не могу тут оставаться. Не могу продолжать жить, зная, что они умерли ради меня. Я не смогу жить со своим выбором, – она наконец повернулась. Лицо ее было мокро от слез. – Что, если они не перейдут пустошь? Или перейдет кто-то один? Моя мама может стать призраком. Или папа. Представляешь себе? Моя мама, по ту сторону черты, одна… кто знает, как долго. А может, и навсегда, если я не выдержу путешествия, когда придет мой черед, – она сжала Тристану руку, сверля его взглядом. – Они только-только нашли друг друга заново. Им нужно это время вместе. Они его заслужили.

«А я не заслуживаю?» Вопрос висел у него на кончике языке, но он проглотил его – как и многое другое, что ему так хотелось сказать. Он сказал Дилан, что это ее решение. И она его приняла.

Теперь они оба должны принять последствия.

– Ладно, – сказал он. – Если ты этого хочешь.

– Я этого не хочу, – Дилан икнула, и новые слезы потекли по уже проторенным дорожкам. – Но я должна, – у нее задрожала губа, но она продолжала: – Ты мне нужен, Тристан. Ты поможешь мне?

Что еще он мог сказать?

– Да, – пообещал он. – Я тебе помогу.

Рассвет – последний настоящий рассвет, который они видят, – пришел не желто-оранжевой вспышкой. Он протек на небо стальной серостью, которая медленно светлела, пока их взглядам не открылся мир. Тристан наблюдал за приходом утра через окно гостиной. Дилан лежала на диване, наблюдая за Тристаном. Ни он, ни она так и не заснули, что было очень глупо. Дилан чувствовала тяжесть в конечностях; ее глаза засыпал песок. Они начнут путь по пустоши, усталые до смерти, но Дилан не чувствовала никакого сожаления: ей не хотелось пропустить ни секунды, что осталась им с Тристаном.

Когда он повернулся проверить, как Дилан – он делал это каждые пять минут, – она села на диване. Одеяло, под которым она свернулась прошлой ночью, соскользнуло с ее плеч. Она прижала его к животу, словно собирая последние остатки тепла, хотя в квартире вовсе не было холодно.

– Привет, – мягко сказала она.

– Привет, – ответил он и попытался улыбнуться.

Попытка провалилась, и он бессильно опустил взгляд на ковер.

– Уже утро.

– Ага, – сказала Дилан, вставая и потягиваясь.

Диван был не слишком удобным. Она подошла к Тристану, прижалась грудью к его спине и, положив подбородок ему на макушку, обняла его за шею. Он поднял руку и обхватил пальцами ее левое запястье, приковывая к себе. Так, вместе, они стали смотреть в окно.

Наблюдали наступление последнего дня их жизней.

Они смотрели, как соседские кошки сновали по тротуарам. Как начали загораться огоньки в окнах домов на другой стороне дороги. Люди просыпались и готовились встречать новый день. Затем, немного позже, они увидели, как те же самые люди, поникнув, плелись на работу. Тонкий ручеек машин превратился в сплошной поток, когда стрелки часов указали на восемь.