Виктор Лаваль - Подменыш [litres]

Аполлон не был дома с того самого утра, когда умер Брайан. Ни разу. Его нашел комендант, который вызвал «Скорую помощь», и его отвезли в Пресвитерианскую больницу Нью-Йорка. Он оставался там до операции по восстановлению глаза. После выписки он отправился к Лилиан, выздоравливать. Там он встретился с детективами из департамента полиции Нью-Йорка и агентами ФБР. Брайан был мертв три недели к тому моменту, когда Аполлон вернулся в Вашингтон-Хайтс.

Однако он не пошел домой. Вместо этого он направился в вашингтонское отделение публичной библиотеки Нью-Йорка, вооружившись полуавтоматическим дробовиком, и взял в заложники троих коллег Эммы. Аполлон практически утратил разум – он потребовал, чтобы они рассказали ему, где спряталась Эмма, и отказывался верить, что они не знали. Пришлось вызвать полицию. Возникла тупиковая ситуация, которая продолжалась шесть с половиной часов. Несмотря на это, коллеги Эммы отказались выдвинуть против Аполлона обвинения и даже дали показания в его пользу, когда состоялся суд. Аполлон провел два месяца в Райкерсе. А теперь, когда на небе появились первые признаки рассвета, Аполлон Кагва снова был свободен. Он не сказал Лилиан, что возвращается, и не говорил с Патрисом с тех пор, как попал в тюрьму. А больше у него никого не осталось. Подумать только, его внутренний круг состоял всего из четырех человек.

Мужчины покидали автобус, как солдаты, уходящие в увольнительную. Может быть, из Райкерса выпускали бывших заключенных так рано и в таком отдаленном месте, чтобы максимально уменьшить сопутствующий ущерб. Ну, вроде проведения ядерных испытаний в пустыне или на далеком острове. Однако всякий раз бывали жертвы, разве не так? Земля атолла Бикини необитаема до сих пор. Аполлон чувствовал, что он сияет скорбью, отравлен горем, а не радиацией. Он не мог пойти в свою квартиру, не мог там находиться. Пока не мог. Вот почему он был, вероятно, единственным человеком в автобусе, не желавшим его покидать. Все остальные хотели вернуться домой, но Аполлон Кагва лишился дома.

Аполлон пришел в Беннет-Парк, хотя сам не понимал, как там оказался в пять тридцать утра. Его тело, которое привыкло находиться в парке с Брайаном в этот час, даже через несколько месяцев привело его сюда. Ему назначили встречу на одиннадцать в центре, и у него было полно времени.

Аполлон вошел в парк, увидел четверых мужчин, стоявших полукругом возле детской площадки, выплыл из сумеречного состояния и едва не отвернулся. Он ведь планировал пойти в свою квартиру, не так ли? Но тут они его заметили – быстрые взгляды двух Новых Пап, – и Аполлон уже не знал, что делать. Насколько более странно будет выглядеть его поспешное бегство? И он просто направился к ним. Они же его друзья – конечно, он должен с ними поздороваться.

Аполлон ускорил шаг и едва не упал возле ворот у входа на детскую площадку. Когда он вошел на огороженную площадку, четверо мужчин повернулись, посмотрели на него, и все, как один, смущенно отвели глаза. Аполлон это заметил, но постарался сделать вид, что ничего не случилось. Матери находились неподалеку, у качелей вместе со своими детьми, в точности как три месяца назад. Вот только сегодня с ним не было ребенка. Аполлон подошел к отцам и, вероятно, в первый раз пожал им руки, а потом заговорил с детьми.

– Привет, Меган, – сказал Аполлон. – Привет, Имоджен. Доброе утро, Сёдзи. Доброе утро, Айзек.

Аполлон улыбнулся остальным отцам, когда дети не обратили на него внимания.

– Имоджен уже так хорошо ходит, – заметил Аполлон.

При обычных обстоятельствах отец девочки тут же воспользовался бы шансом объяснить, в чем именно состоит ее прогресс. Скорее всего, у него было видео – десять видео, – запечатлевших все предыдущие попытки. Он бы достал телефон, чтобы показать остальным папам историческое кино, но сегодня утром не стал так поступать. Он лишь кивнул в ответ на слова Аполлона и перевел ошеломленный взгляд на дочь.

Более того, все отцы выглядели потрясенными. Дезориентированными. Они бросали короткие взгляды на Аполлона, тут же отворачивались и принимались смотреть на своих детей, или на деревья, или на Форт-Вашингтон-авеню, куда угодно, только не на него.

Аполлон понимал, что происходит, он и сам чувствовал себя сбитым с толку. Он не смог бы сказать, зачем сюда пришел, и теперь, оказавшись здесь, понятия не имел, что делать с руками, не знал, что сказать. Следовало ли ему продолжать обсуждать детей и их успехи или объяснить, где он находился? Хотят ли они знать про обезьянники в Райкерсе? Про утренние смены в команде обслуживания? Конечно, нет, но тогда о чем с ними говорить? Здесь, на детской площадке, они разговаривали только на одну тему, а он не хотел, не мог, но до того, как он повернулся, чтобы уйти, слова прозвучали.