Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

– Кавалер, о чём вы думаете? – Спросил его Максимилиан, когда он минуту неотрывно смотрел на себя в зеркало, сняв только шлем.

– Думаю, выдержит ли эта кираса или шлем пули из аркебузы в упор. Болта из арбалета выдержит ли?

– И что надумали?

– Не удивлюсь, если выдержит. Уж больно хорошо железо и безупречна работа.

А тут и Роха пришёл, увидал доспех, стал восхищаться и охать, спрашивать, где он взял такую красоту. Волков хвалился, что архиепископ ему это подарил. И так ему доспех нравился, что когда Зельда стала обед подавать, так он за стол сел, лат не снимая, кроме шлема. И ел в латах, словно обедал на поле боя.

А после обеда велел Игнатию запрягать телегу. В ту телегу сложил все мушкеты, аркебузы, арбалеты и остатки пороха с пулями. И поехали они к западным воротам, где их ждали Хилли, Вилли и те люди, которых они звали, чтобы мушкеты проверить.

Волков ехал по городу в доспехе, не стал его снимать, не смог, надев поверх него прекрасный ваффенрок в бело-голубых квадратах. И конь его был подстать седоку. Кавалер ловил восхищённые взгляды простонародья, радушно кланялся знакомым лицам уважаемых людей. За ним ехали Роха, Максимилиан и Сыч на телеге. Так выехали они за западные ворота, где и повстречали Хельмута и Вильгельма. И ещё пять десятков людей, что они привели с собой.

Хельмут и Вильгельм выросли заметно, в прошлый раз, когда шли они с ним в Фёренбург, так были они едва ему по плечо. А сейчас вытянулись на солдатских харчах, стали долговязы, уже пух на подбородках стал на щетину похож. Они радовались встрече и кланялись кавалеру, рассказывали наперебой, как неудачно с городским ополчением ходили на восток бить взбунтовавшихся мужиков и как не были довольны офицерами, как те офицеры плохи были по сравнению с ним. Они много ему наговорили приятного и сами заметили, как хорош его доспех.

Потом стали мишени ставить и стрелять из мушкетов. Волков сидел на пустом бочонке и смотрел. Людишки, что пришли с Хилли и Вилли, были так себе – бродяги да шваль. Суетились, толкались, собачились, мало попадали.

Роха уселся рядом с ним на траву и, посмотрев на его лицо, сказал понимающе:

– Да, людишки – дрянь, не солдаты. Ну, так весь сброд с города собрался.

– Если с такими мы ходим воевать, то и не мудрено, что мужичьё нас бьёт. – Сказал Волков.

– Разогнать их, может? – Спросил Роха. – Всё одно – порох лишь понапрасну переводят.

Волов промолчал.

Тогда Роха заорал:

– Хилли, Вилли, идите сюда.

Молодые солдаты быстро пошли к нему. Стали рядом, готовые слушать приказы и выполнять их.

– Господину не нравиться этот сброд, – сказал Роха.

– Нам и самим не нравится, – отвечал Вильгельм, оглядываясь на городских бродяг.

– Что, разогнать их всех? – Спросил Хельмут.

Волков помолчал немного и ответил:

– А сколько вам потребуется времени, чтобы сделать из них стрелков?

Казалось, вопрос прост. Но Хилли и Вилли удивлённо уставились на Роху, мол, ты старший, ты и говори. А Игнасио Роха по прозвищу Скарафаджо также удивлённо смотрел на Волкова.

– Ну, – произнёс тот, – чего замолчали? Что вам надо, чтобы из этих бродяг сделать хороших солдат?

– Кажется, ты опять что-то затеваешь? – Сказал, наконец, Роха, почёсывая бороду. – И сдаётся мне, что дельце будет опять опасное, но прибыльное.

Хилли и Вилли ждали ответа Волкова, взгляды их выражали и надежду, и испуг одновременно, и он, увидав выражения их молодых лиц, отчего-то засмеялся. Вильгельм и Хельмут тоже стали смеяться. Только немного неуверенно и нервно. И Роха тогда громко захохотал с ними, широко разевая рот.

А людишки города Ланна, что пришли с Хельмутом и Вильгельмом в надежде, что их возьмут в солдаты, смотрели, как их господин в драгоценных доспехах, какой-то чернобородый и одноногий его помощник и два молодых солдата отчего-то хохочут весело.

Они не понимали, отчего они смеются. И думали, что над ними, но не обижались. Пусть господа смеются, лишь бы взяли в солдаты. У солдат жизнь сытая и весёлая. Хоть и недолгая.

Утром, едва светать начало, Агнес целовала руку господина, провожала его до ворот. Кавалер и люди его уезжали, забрав из дома всё оружие, кроме пушек, что стояли на дворе. Девушка обещала в его отсутствие блюсти дом и пушки и не бедокурить. Она, вроде, и грустила, что господин уезжает, но тут же радовалась тому, что снова остаётся одна за хозяйку в большом и красивом доме.

Когда Игнатий запер ворота, она вернулась в дом, села у камина за стол, поставила перед собой шкатулку и открыла её. Там лежали всего две вещи, два флакона. Один красивый: то было зелье возбуждения, то зелье, что у мужей порождает страсть. И второй флакон, флакон кривой, из плохого стекла. То было зелье затмения, то зелье, что у человека отбивает память. Так отбивает, что не может он вспомнить, что с ним было вчера вечером и днём. Совсем не может.