Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

– Да-да, – говорит он монаху рассеяно и тут же говорит банкиру. – Друг мой, прошу вас немедля писать своему человеку, чтобы передал им денег и чтобы сестру мою и племянников отправил ко мне, в землю Ребенрее, графство Мален, в пределы мои, в поместье Эшбахт.

При этом он достал из кошеля пять талеров и протянул их банкиру.

Тот сразу взял деньги и ответил:

– Ни минуты не волнуйтесь, сегодня же письмо пойдёт в Лютцоф с вечерней почтой. Через пять дней ваша сестра получит деньги и ваш наказ ехать в ваше поместье.

Волков пожал ему руку, поблагодарил его и пошёл за монахом. Его зачем-то ждал сам архиепископ, но сейчас кавалера это заботило мало, сейчас он думал только о своей сестре и племянниках.

– Ну, подойди ко мне, – говорил курфюрст, с трудом поднимаясь из кресла. – Сюда, сюда, к свету иди.

Окна в его недавно построенном дворце были огромны, под самый потолок. Свету много без ламп и свечей. Он вылез из кресла, ждал, пока Волков приблизится. Один из монахов поддерживал его под локоть. Тут же был и викарий брат Родерик, канцлер Его Высокопреосвященства. Он улыбался кавалеру пустой улыбкой каменной статуи. Волков подумал, что викарий по-другому, наверное, и не может улыбаться.

– Чёртовы ноги, не будь они так слабы, сам бы пошёл к тебе на встречу, – говорил архиепископ, распахивая Волкову объятья и обнимая его. – Ну, как ты себя чувствуешь, наш герой? Казначей говорит, что ты сначала был ранен в Хокеенхайме разбойниками, а потом ведьмы наслал на тебя тяжкую хворь. Ты едва выжил.

– Всё позади, монсеньёр, – отвечал Волков и понимал, что эти вопросы не просто вежливость. Из уст курфюрста они звучали как тёплое, человеческое участие. И от этого он ещё больше проникался приязнью к архиепископу. – Сейчас уже здоровье моё хорошо.

– Ну и славно, славно, – говорил курфюрст и при этом гладил его по щеке и по волосам, – вижу, ты всё тот же молодец. Крепок, горд.

Так гладил бы, наверное, Волкова его отец, будь он жив.

– Но я не доволен тобой, да, не смотри на меня так, не доволен, – говорил архиепископ, возвращаясь в своё кресло. – Ревность и зависть меня гложат, словно жену брошенную.

Волков теперь не понимал его. Он ждал пояснений.

Курфюрст уселся, монахиня помогла поставить ему ноги так, что бы меньше болели, сняла с него туфли, и он продолжил:

– Отчего же ты не к нам поехал сразу, а к этому Ребенрее. Неужели оттого, что этот мошенник жаловал тебе удел?

Теперь кавалер понял, куда клонит курфюрст, но пока не находил, что ответить.

– Да, да, я всё знаю, как и то, что удел он тебе дал пустяшный, жалкий. Я бы такой жаловать постеснялся бы.

И вот тут Волков подумал, что полностью согласен с архиепископом. Да, он тоже бы постеснялся бы дать человеку заслуженному такие пустоши.

– Ну да ладно, Бог ему судья, а тебе, дураку, наука будет, – усмехался курфюрст. – Я тебе пока…– Он сделал паузу и повторил многозначительно.– Пока! Земли жаловать не буду. Раз уж ты присягал Ребенрее. – Он повернулся к монаху и сделал знак рукой. – У меня для тебя другой подарок.

Два монаха не без труда внесли что-то под тряпкой, то, что было роста человеческого. Поставили к окну, к свету. И брат Родерик тряпку сорвал.

– Это тебе, – сказал Архиепископ. – Думаю, в пору будет.

Волков поначалу подумал, что это ошибка. На шесте с «плечами» висел доспех. То был доспех лучший, из тех, что кавалер видел вблизи. Кираса, шлем, поножи, наголенники, всё в нем было великолепно. А уж как хороши были перчатки, так и описать невозможно. Доспех был тёмного железа с золотым кантом и узором по всей поверхности. С золотым узором. А на груди два ангела держали круг, на котором была надпись на языке пращуров:

«Во славу Господа. Именем его».

Кавалер разглядывал доспех, глаз не мог оторвать. Но даже прикоснуться боялся, хоть и стоял рядом.

– Ну что ж ты молчишь? – Наконец произнёс архиепископ. – Нравится тебе мой подарок?

– Это мне?– Только и смог спросить Волков.

– Да уже не викарию, – засмеялся курфюрст, кивая на своего канцлера. – Тебе, тебе конечно. Это мои латы, один раз надевал всего. Сколько мы за него заплатили, викарий?

– Шестьсот золотых крон.

– Вот, деньги немалые, этот доспех делал лучший мастер Эгемии. Не помню имени его, да и ладно. Я бы тебе денег дал, может, деньги тебе нужнее, но у меня нет. Ты сам знаешь, подлец нунций выпотрошил мою казну, осушил досуха. Ну, говори, нравиться?

– Лучше доспеха я не видел.