Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

Курфюрст с трудом пошёл к своему креслу, монах тут же стал помогать ему.

– Я знаю, герцог Ребенрее крут, – говорил архиепископ, усаживаясь в кресло и морщась при том от боли. – Вассалам своим рубит головы за всё, что считает предательством. Но тебе нечего бояться, святая матерь церковь не даст тебя в обиду. Епископ города Малена будет твоей опорой, он сам вызвался. А если надо будет, так и императору напишем, уж ему мир с горцами точно не нужен. Так что не волнуйся, грабь.

То, что император и горцы друг друга ненавидели, Волков знал, во всех войнах горцы всегда вставали как раз против императора. Ненависть между домом императора и кантонами длилась уже лет этак двести. Но всё равно кавалер ещё сомневался.

– Не бойся, говорю тебе, – продолжал архиепископ. – Мы не дадим тебя в обиду.

– Напрасно вы думаете, что я боюсь. – Не без высокомерия сказал Волков.

– Да, я неправильно выразился. Уж в чём, в чём, а в храбрости твоей никто не сомневается. Но вижу я сомнения в тебе.

– Конечно видите, я клялся пред рыцарями в верности сеньору. Говорил, что приму его суд и назову братом старшим.

– А вы и не предавайте, – вдруг сказал брат Родерик, до сих пор молчавший, – одно дело предательство, а совсем другое дело ослушание. Тем более что вы уже ослушались вашего сеньора, раз горцы уже дважды приходили на вас жаловаться графу.

– Вот тебе и ответ, – поддержал его архиепископ, – грабь их. Бери всё себе или со всего бери мзду. А кто из купчишек противиться будет, так самого его бери по выкупу. А если герцог решит тебя судить, так мы выручим, – произнёс курфюрст и добавил с пафосом. – От лица Святой Матери Церкви обещаю тебе спасение.

– Всё, что по реке плывёт, всё моё? А купцов из Фридлянда тоже грабить? – Всё ещё сомневался кавалер.

– Фринланд – вотчина Его Высокопреосвященства, – заговорил канцлер, – о том и речи быть не может.

Но архиепископ махнул на него рукой и сказал Волкову:

– Грабь. Грабь и их.

И канцлер, и Волков смотрели на него с удивлением. А он, улыбаясь, пояснял:

– Зажирели купчишки, золотишком обросли. Шесть лет как война их не трогает, так забогатели, спесью обзавелись. Лишний раз не поклоняться, пошлины платить не желают, всё вокруг таможни проскочить норовят. Бери с них мзду за проход по реке, а заупрямятся, так грабь безжалостно, грабь их до тех пор, пока они к моему трону на карачках не приползут и слёзно не попросят защитить от тебя.

Волков молчал удивлённый.

– Нет у меня денег дать тебе в награду, – продолжал архиепископ, – так сам их на реке возьми. Слава Богу, рука у тебя крепка и людишки верные имеются. Иди и стань богатым. А если кантон или герцог на тебя разъярятся и войной на тебя кто пойдёт, так уходи ко мне во Фринланд, я не выдам. Слово моё на то даю. Канцлер напишет письмо к капитану моему, зовут его фон Финк. Отвезёшь ему письмо и познакомишься с ним. И ни о чём больше не волнуйся, Святая Матерь Церковь с тобой, а значит, и Господь с тобой.

Волков стоял во дворе дворца курфюрста и смотрел, как красивый ящик с доспехом слуги грузят в телегу. Максимилиан подвёл ему коня. Он видел, что с ним что-то не так, и спросил:

– Кавалер, всё ли в порядке с вами?

– А что такое?

– Вид у вас не такой, как обычно.

– Просто думаю, что мне замок будет нужен. И замок не маленький.

– Замок?! – Обрадовался юноша. – Замок – это прекрасно.

– Да, прекрасно, – повторил Волков задумчиво. – И безопасно к тому же. Поехали, нужно пообедать и проверить, что за мушкеты сделали мне кузнец с Рохой. Кажется, эти мушкеты нам понадобятся.

Да кто бы смог удержаться, приехав домой, тут же не начать примерять на себя великолепный доспех? Как ящик открыли, как выложили части доспеха на стол, так Максимилиан, Сыч да и все, кто был в зале, даже Агнес, стали восхищаться этой роскошью.

Волков сел на лавку, и Максимилиан с Сычём стали надевать на него латы. Он не стал надевать ни кольчугу под доспех, ни стёганку.

Надевал его на одежду, но даже так ему ничто нигде не мешало, не тёрло, не вписалось в тело. Всё было продумано и удобно, хоть спать в нём ложись. Когда всё было уже на нём, кроме шлема, он сказал:

– Зеркало мне.

Ута и Игнатий принесли сверху, из покоев, зеркало, поставили его перед ним, а он стал смотреть на себя, поворачивался боками, приседал чуть-чуть, выставлял ноги, то одну, то другую. И не мог насмотреться, нарадоваться. Не было упрёка этому доспеху ни в чём. Он тогда велел Максимилиану шлем надевать. И даже в глухом шлеме с закрытым забралом он не чувствовал он себя неудобно. Только звуки стали заметно глуше, и обзор заметно поубавился. Но случись надобность, он бы в этих латах долго бы смог простоять. Хотя заметил он, что этот доспех, доспех рыцарский, намного тяжелее его пехотного доспеха. Но и крепость его была с пехотным доспехом несравнима.