Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

– Церкви там нет, строить будешь.

– Строить?– Глаза монаха загорелись.– Сам?

– Не сам, рабочих наймёшь,– Волков уже едва сдерживался от смеха, видя, как от алчности вращаются глаза брата Семиона. Как в голове его рождаются планы.

– А деньги на это богоугодное дело есть?– Спросил монах.

– Есть, четыреста монет, да только забудь про них, я сам буду платить за всё.– И не дожидаясь разочарования у монаха, продолжил.– Ты лучше расскажи, как тут всё без меня было.

Как Роха?

– Ну, -начал брат Семион.– Роха с кузнецом сдружился, тот вам оружие делает, а Роха с ним пьёт. Те деньги, что вы мне оставили, так почитай все ваш Роха и забрал, говорил, что на кузню. То железа купить, то угля, то ещё чего. У меня все его расписки сохранились, вам покажу. А ещё Брунхильда приходила, брала пару раз, но не мелочилась. Последний раз, так три талера взяла, говорила, что к вам поедет. Расписки от неё тоже имеются.

– А Агнес?

– Госпожу Агнес, как вы уехали, так я, кажется, и не видал. За деньгами она точно не приходила.

Волков, пока монах болтал обо всём другом, об этом стал думать, не мог он понять, откуда у девушки деньга заводилась.

Может и вправду она зельями да снадобьями стала торговать. А монах ему рассказывал всякие сплетни, что доходили до него от дворца архиепископа или из города. Но то всё были пустые новости, неинтересные. А монах говорил, пока кавалер его не прервал:

– Ладно, с аббатом попрощайся, и ко мне в дом ступай. Как канцлер меня отпустит, так назад, в Эшбахт поедем.

– Не терпится уже,– отвечал брат Семион.

– А Роха, где обычно бывает?

– Либо у кузни вашей с кузнецом, либо дома, на кабаки у него денег давно уже нет.

Раньше коридор между заборов, что вёл к его кузнеце, был завален всякой дрянью и гнилью, а теперь весь, до середины заборов был засыпан золой. Так, что ехали они по совсем узкой от золы тропинке. Кавалер думал, что услышит молотки кузнечные, а там тишина была. Приехали, и не встретил их за воротами никто.

– Никого, что ли?– Оглядывался Максимилиан.

– Вон, бродит одна,– сказал Сыч, спрыгивая с лошади.

Волков увидал у стены молоденькую бабёнку, она видно по нужде ходила и не ждала тут гостей, была в нижней рубахе, голова её была не покрыта и руки её были голы. Увидав их, она заголосила:

– Яков, Яков тут люди какие-то!

Кузнец Яков Рудермаер сам был высок, и раздет по пояс, тут же появился на пороге кузни с молотком на длинно рукояти. Но узнал Волков и стал кланяться. Баба это увидела, побежала в хибары одеваться.

– Здравы будьте, господин,– сказал кузнец, и тоже вынес рубаху из кузницы.

– Здравствуй, Яков.– Отвечал кавалер.– Я смотрю золы вокруг много, вижу, что без дела ты не сидел.

– Уж не волнуйтесь, пока уголь был, не сидел.– Заверил его кузнец.– А как деньги кончились, так уже две недели сижу, бездельничаю.

– Сделал мне мушкетов?

– Сделал,– сказал он с гордостью и даже с упрёком, чего, мол, сомневаетесь?

– И сколько?

– Двадцать восемь!– И опять в голосе кузнеца гордость.

– Хороши?

– Роха все проверял, те, что с изъянами были, так мне на перековку приносил обратно.

– И где они?

– Роха говорил, что вам в дом всё носит. Там ищите. Или у него спросите.

– Спрошу.– Сказал Волков.

– Господин,– произнёс кузнец.

– Да.

– Думаю, что пришло время, расплатиться вам со мной. Жениться я надумал, деньга нужна мне.

– И чего ты просишь?

– Лишнего просить не буду, думаю три талера с мушкета, за работу будет довольно.

– Немало ты просишь,– отвечал Волков, прикидывал, что это будут большие деньги.

– Так немало и работал я. – Сказал Яков Рудермаер кузнец оружейник.

– Найди Роху, приходи вечером ко мне, посчитаемся.

– Приду, господин. – Сказал кузнец, и оглянулся на подошедшую к нему женщину.

– И женщину свою тоже приводи к ужину.– Сказал Волков.

– Спасибо, господин, – поклонился кузнец.

– Спасибо, господин, – поклонилась его женщина.

– Хилли и Вилли просили у меня мушкет, когда с нашими ходили воевать. Ты же знаешь, что наших опять мужичьё побило? – Радостно говорил Игнасио Роха, скалясь непонятно чему.

Он вонял перегаром и чесноком и был, кажется, в самом деле рад, что Волков приехал. Поначалу даже целоваться полез.

– Знаю. – Отвечал тот. – И что?

– Я не дал им мушкет, – говорил Роха. – Я сказал им, что это твой мушкет.

Волков мог вспомнить только двух людей, что обращались к нему на «ты». Один из них был сам архиепископ, а второй – вот этот вот заросший чёрной щетиной, вонючий и одноногий тип по прозвищу Скарафаджо.