Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

– Знаю,– Волков достал три талера, дорого конечно, всё это давалось ему,– на, держи.

– Всего три? – Лицо Сыча не делалось счастливым.

– Ступай, и тому рад будь, у меня сейчас нет лишнего серебра.

Он ещё домыться не успел. Сидел на лавке, Брунхильда ему голову полотенцем вытирала, когда пришёл Рене и сказал:

– Вора вашего привели.

– Якова?– Не поверил кавалер, освобождаясь от рук и полотенца Брунхильды и беря рубаху с лавки.

– Его,– говорит Рене.

– Кто же его поймал?

– Во Фринланде его поймали, сюда привели. Сержант его привёл. На дворе стоит, ждёт вашего дозволения войти.

– Зовите.

Сержант из Фринланда был высок и статен, как и положено быть настоящему сержанту. На цепи за собой он ввёл в дом мальчишку Якова. Тот был руками и шеей заточён в колодки. Может, колодки были тяжелы, может, просто стыдно ему было, но головы вор не поднимал.

– Господин Эшбахт,– важно начал сержант, – согласно договору, что есть межу землёй Ребенрее и Фринландом, о возврате беглых крепостных, и по решению судьи Кальнса, что судит милостью архиепископа Ланна и Фринланда, возвращаю вам вашего крепостного, что взят был у нас в городе Эвельратте без бумаг и имущества.

– Спасибо тебе, сержант, что поймали вора,– говорил кавалер, и в голосе его не было ничего хорошего для Якова. – А конь при нём был?

– Мне о том не ведомо,– отвечал сержант, – пьян он был, валялся в кабаке два дня, пока кабатчик стражу не позвал. Сказал, что деньги за пиво не платит. Стража учинила розыск, он и сознался, что беглый от вас. По суду велено вернуть вам его.

– Где мой конь?– Спросил Волков без всяких эмоций.

Юноша буркнул что-то, не поднимая глаз от пола. Никто не понял, что он ответил.

Тогда Сыч подошёл и дал ему в рёбра:

– Говори, паскуда, громко, когда господин спрашивает.

– Украли,– срываясь на рыдания, уже громко отвечал Яков. – В постоялом дворе.

– А деньги мои где?

– Нету,– Яков стал рыдать,– всё украли.

– Врёт,– вдруг сказал сержант,– не крали у него деньги, проиграл он их. Трактирщик говорил, что он два дня в кости пьяный играл.

– Двадцать талеров тебе всего на два дня хватило?– Возмутился Сыч.– Ах, ты, вошь поганая, мне за пять талеров приходится иной раз жизнью рисковать, а ты… Вошь поганая…– Он опять дал в рёбра мальчишки кулаком.

Тот стал рыдать, а сержант стал снимать с него колодки и говорить:

– Я тогда пойду, надо до ночи хоть реку переплыть.

Волков встал, достал из кошеля ему серебра на пол талера, вложил в руку:

– Спасибо, сержант.

– Вам спасибо, господин,– отвечал тот кланяясь. И, кивая на юношу, спросил.– А с этим что сделаете?

– То, что положено делать с ворами. Он увёл у меня племенного коня, в сто талеров стоимостью. – Зло говорил кавалер.– Он вытащил серебра монет двадцать, и всё это растратил. А мне такие деньги давались нелегко, почти всю жизнь меня за них резали, рубили и кололи. И мне скопить удалось сто монет… А он такие деньжищи… За четыре дня промотал всё, вор. Как господин твой и судья, осуждаю тебя на смерть, так как вор ты. Ты будешь повешен.

Мальчишка по его голосу вдруг понял, что пощады ему не будет и завыл тоскливо.

– Справедливо,– сказал Рене.

– Правильно, экселенц,– сказал Сыч, хватая мальчишку за шиворот.– На заре его и повешу.

– Нет, – спокойно произнёс кавалер.– Завтра утром мы уезжаем, ты со мной едешь, ты мне понадобишься, сейчас с делом покончи.

– Сейчас, так сейчас,– говорил Фриц Ламме, выволакивая Якова на улицу.

– Раз так, я и задержусь, сказал сержант, погляжу, как вора вешают.

– Максимилиан!

– Да, кавалер.

– Соберите народ, а Сычу скажите, чтобы вора сначала к попу отвел исповедоваться.

– Господин,– тут заговорила Брунхильда, беря его за руку.

– Ну,– Волков уже по глазам её знал, о чём она сейчас говорить будет.

Глаза девушки были мокры от слёз:

– Он совсем молод, не знал что творит, может…

– Простить его?– Закончил Волков.

– Нет, не простить, а кару другую выбрать, такую, что жизнь не отнимает. Может его клеймить, или в работы тяжкие отдать?

И тут Рене, что ещё не вышел на улицу и слышал их разговор, сказал:

– Прекраснейшая из добрейших, госпожа Брунхильда, дозвольте отвечу вам я, вместо господина кавалера: Люди, что мужики, что солдаты, знать должны твёрдо, что за такой проступок как воровство, кара будет жестокой. Иначе, не быть дисциплине, не быть закону. И уж поверьте, в солдатском обществе, вор ещё порадуется такой мягкой участи, как повешенье. И господин кавалер наш, не жестокосерден, я бы того вора, что нанёс мне столь тяжкий ущерб не повесил, я бы его сжёг.