Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Воины заслужили отдых. И незачем было им знать, как скрючилась от страха сторожевая вышка, как мечутся по лесу перепуганные белки и заранее давятся на рогатинах ветвей бурундуки; как галдят потревоженные птицы, и сотнями умирают муравейники под ногами железного колосса. Где-то в городе, куда они думали пойти, голый Вовка Вожорский только что расстрелял манекен, приняв его за врага. Длинный поезд остановился у станции города Таштагол. Печальная женщина встречала своего брата, его жену, детей и старенького задумчивого деда. Бывший зэка, Пётр Смирнов, набивал утробу и рюкзак через четыре дома от них. У племенной фермы грызлись из-за сучки два кобелька, вислоухий Шарик рылся в мусоре, нашёл куриную кость и незаметно закопал. На некоем аэродроме готовили к взлету мощный военный самолёт, двенадцать техников проверяли крепление боезапаса, а пилоты часто моргали, пытаясь скрыть удивление, получив сверхсекретный приказ.

Что им, измученным, до этого? Сладкая дрёма восстанавливала потраченные в сражениях силы. Даже сны щадили, проплывая мимо. Лишь несколько мгновений Генка видел во сне пчёл. Они тоже спали, плотно прижимаясь друг к другу, образуя жёлтое полосатое кольцо. И время медленно утекало, прорываясь сквозь тягучие дебри покоя.

Без десяти шесть вечера Маруся проснулась от грохота падающих брёвен. Генка вяло чистил картошку, не дожидаясь, когда она соблаговолит открыть тёмные глазки и приняться за женские обязанности – приготовление пищи. Он не спал уже полчаса. Но они многое перевернули в его судьбе и расставили реалии по местам. Прежде всего, он вышел на крыльцо и с мрачным удовлетворением воочию смог наблюдать конец старого лагеря. Апатия полуденного сна заставила застыть изваянием в исподней рубахе, в кальсонах, с сигаретой, неприятно пощипывающей нёбо. Прохладный ветер остался незамеченным. Молчун смотрел, как падает в огонь сторожевая вышка, как полыхают сгнившие бараки. Издали казалось, что котёнок балуется разбросанными детскими кубиками, царапая, покусывая и катая по полу.

Затем он отвлекся на башню экскаватора, маячившую над тайгой. Окружённая недобрым гвалтом воронья – жёлтая макушка машины напоминала голову пловца, покачивающуюся на волнах. Уныло прикинул, что разрушения оставленные в тайге вертолётом – ничто по сравнению с его преемником. Вертолёт успешно справлялся с сухостоем и молодняком, а придавленные им кусты ивняка вскоре вновь поднялись. Помесь же танка с девятиэтажкой, чуть ли не тридцатиметровое чудовище созданное руками человека, оставляло за собой широкую просеку, не щадя вековой кедрач. Интересно, получится ли старый фокус? Органический монстр, слепленный из живых существ, стал новой пищей своего сводного брата. Железо и огонь. Попытаться встать между ними подобно Мюнхгаузену? Лев подавится крокодилом? Или выплюнет?

И второй вопрос: не поумнело ли ПБО? Генка тут же поймал себя на мысли, что данная аббревиатура ему опротивела. Не дать ли, наконец, имя врагу? Не надо вилять. Как бы ОНО ни выглядело – имя ему ЧЕРВЬ. Червь – властитель миров. Так вот, нужны ли ещё червю их с Марусей тела? Он, достигнувший совершенной формы разрушителя, вполне уже мог обойтись без них. Или могущество подразумевает великие амбиции, не считающие зазорным опуститься до банальной мести? И вообще – действуют ли ещё кровные узы? Семь килограммов родили огонь, такая же масса – экскаватор. Вдруг им давно наплевать друг на друга? Не желая слияния так и будут брести по берегам реки (кстати: надо спросить у Маруси её название что ли?), сея разрушение, объединившись в непобедимом величии?

Но суть была в том, что Генка не хотел стать добычей. Более того, считал, что их с Марусей жизни, в данный момент, являются не только их собственностью, а имеют первостепенную государственную важность. Только они двое знали правду и могли предупредить о грядущей катастрофе. Поэтому первоочередной задачей стало бегство. Вот только куда? Через мост на тот берег. К санаторию. В город. Не слишком ли большое расстояние? В конце концов, не пора ли кое-кому пошевелиться и помочь? Прислать машину. Даже вертолёт.

Обругав себя за уйму потерянного времени, Молчун вернулся в дом, где на кухонном столе стоял телефонный аппарат.

« Пчёлы летят домой !»

Это было больше, чем мысль – шок, остановивший на секунду сердце и заставивший рефлекторно стиснуть телефонную трубку. Тут же сердце возобновило работу, пожалуй, активней, чем нужно. Помещение кухни развалилось, разворачиваясь, и перестало иметь значение. Генка не успел решить, кому звонить в первую очередь. Теперь же в прострации и ощущением гудящей пустоты в голове набрал номер своей квартиры.