Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

– Вот что, ребята, – Балагур стянул куртку и рубашку и приклеивал пластырь на рубец. Если бы не серьёзность ситуации, его голый торс с мускулистой грудью – и поэтому ещё более комично выпирающим животом – мгновенно бы вызвал ряд язвительных замечаний. – Вы идите. Догоните их. А я тут постараюсь справиться.

– Да где их теперь догонишь? – неуверенно возмутился Шурик.

– Двое точно ранены. Одному я в ногу попал, другого осколком задело, за руку хватался, – Молчун подобрал с пола магазин, проверил, удовлетворённо кивнул, выскочил за дверь.

Бортовский ругнулся, обойма в пистолете оказалась пустой.

– Идите, – попросил Балагур, подсаживаясь к Спортсмену и вытирая тому лицо носовым платком, который постепенно окрашивался красным. Маруся села, одёргивая кофту:

– Мне надо умыться…

– Готовы? – когда Шурик с Иваном вышли на «поле битвы», Молчун разглядывал труп бандита. – Мгновенная смерть. Не мучился. Неплохо левой владеешь, лейтенант.

Тёмное отверстие мрачновато зияло над лохматой бровью. Небритый подбородок вызывающе уставился вверх. Если у Сыча была душа, то она, наверное, радовалась, что телу досталась смерть такая, какую оно хотело. Не мучительная, как у Витьки Зуба, Прыща и Карася. Даже кровь не сочилась, опалённая пороховой каёмкой – спеклась.

– Пистолет-то отдай, – спохватился Молчун, когда Иван аккуратно, чтобы не задеть раненую руку, повесил на шею автомат Балагура. Бортовский нехотя протянул пистолет, но не удержавшись, заметил:

– Самовольно с собой вёз. Не доложил. А он у тебя оформлен?

– Был бы оформлен, не вёз бы самовольно. Доложил – отобрали бы, – парировал Молчун, вставляя в обойму патроны.

– Дошутишься.

– Заложишь? А мне плевать, – втолкнул обойму, щёлкнул, засунул пистолет, как обычно, за пояс сзади. – Если бы не он, родной, – похлопал, причём казалось, что хлопает себя по ягодице, – сейчас бы мы, как этот, валялись.

Бортовский не нашёл что возразить и только хмыкнул:

– Так мы идём? Или разговаривать будем?

– Темнеет, – напомнил Шурик.

– Ничего. Ещё минут сорок у нас есть. Ты это… поосторожней. Держись за нами. У них сейчас в лесу каждое дерево дом родной. Это тебе не гранатами кидаться. Понял?

Шурик кивнул, сутулясь поплёлся следом. Его слегка мутило. Маруся! Девчонка. А поди ты – зарезала человека. Пусть бандита, но как это – убить? Командир тоже – пальнул в лобешник и хоть бы хны. Тут же думает, что бардак на пасеке навели. Неужели убийство такое плёвое дело? А сам-то? Это ж надо додуматься – гранаты! А вот если бы не докинул? Если бы помедлил? Мальчишество какое-то. Шурику стало обидно. Чтобы он ни делал – всё не так. Как с утра началось, только и знают, как над ним подтрунивать. Зря ввязался во всё это. Зря. Если посудить, то и кража ножа – мальчишество. Самый умный нашёлся! Единственный, мол, вооружился! А Командир раздал всем по автомату и «всего делов». Молчун бы нож красть не стал. Он покруче! Пистолет за поясом, запасные обоймы в кармане. Даже девчонка двустволку взяла. Ну как после этого к Сашке не относиться как к пацану? Но Спортсмен же не побоялся бросить гранату ради хохмы? Да и нож… пригодился. Опять замутило от воспоминания о скрюченном теле, из которого торчала такая знакомая рукоятка. Вспомнил, как воровал, встречу с моряком-грузчиком, «дуру по Амуру», как открывал ножом банку сгущёнки, как вёз его контрабандой, как холодное лезвие щекотало ногу… Стоило забыть на подоконнике – и вся слава досталась Марусе. Если бы… то и он… Нет. Не смог бы! Память о страшном сне, после которого чуть не убил Ивана, прочно сидела в нём. И снял же с предохранителя – додумался! Убить человека. Убить. Откуда-то вынырнуло дурацкое воспоминание о роли запятой в предложении: «Казнить нельзя помиловать». Стоит переставить запятую – и смысл меняется. Раньше казалось наивной шуткой. Но сейчас – куда поставить запятую? Где тот предел, та грань, когда рука вдруг хладнокровно передвигает запятую после слова «казнить»? Иван, Молчун, Маруся, безусловно, уже сделали это, решили для себя каверзную грамматику. Был ли у них момент, когда приходилось выбирать место для запятой? Либо вопрос решался чисто интуитивно, и не было никаких каверз, сомнений? И не пожалеют ли они потом о сделанном выборе?

Вряд ли это имеет значение. Кто, что, как, но убиты люди. Пусть вначале всё казалось боем, войной, игрой – если хотите. Но теперь? Какое золото к чёрту!? Воруй – не воруй, прячь – не прячь, когда они вернутся из тайги, за каждым будет глаз да глаз. Полиция, допросы, подробности в протоколы. И в соучастники запишут. И, наверное, могут посадить? Пусть. Лишь бы вырваться из ада, где страшные топоры, шалаши, раскопки могил, выстрелы, кровь, где за ночь меняются дома, загадочно исчезают девушки, где есть мертвецы, мертвецы, мертвецы, и тёмный лес, по которому идёшь не то карателем, не то партизаном, но с единственной целью – догнать и убить. Иначе зачем догонять? Поймать? Связать, доставить? Как? Куда?