Кристиан Винд - Призраки глубин

– Барри, ступай к машине и прогрей мотор, – велел я. – Мы возвращаемся в таверну.

На лице усатого толстяка на мгновение проскользнула гримаса облегчения и радости, а затем он со всех ног припустил прочь, твердо вознамерившись как можно скорее покинуть территорию кладбища. Я неспешно двинул вдоль покосившихся крестов и провалившихся внутрь могил, вытянув пальцы в сторону и мельком касаясь кованых прутьев. Надгробия были теплыми.

– Это твоя дочь? – тихо проговорил я седому капитану, поравнявшись с ним.

Он неподвижно стоял у проржавевшего креста, глядя куда-то вниз, в землю, словно силился разглядеть сквозь нее что-то.

– Да… Я похоронил ее здесь. Очень давно… После этого я не приходил сюда больше. Я… я так виноват, детектив.

Он громко выдохнул и тут же вытер глаза грязными пальцами. Но несколько предательских капель все же успели сорваться с широкого кончика его носа и упали вниз, смешавшись с бордовыми сугробами. Вокруг было очень тихо, не слышно было даже визжащих неподалеку карликов. Ветер как будто улегся, тяжело опустившись на темные ветви деревьев.

– Никто ни в чем не виноват, Херес.

– Если бы я мог знать наперед, уберечь ее…

– Только послушай себя, приятель. Никто не может знать наперед и предвидеть несчастья. Иногда вещи происходят помимо воли… Ты всего лишь человек.

– Нет… нет, я всегда знал, что потеряю ее. Чувствовал это. Но, в конце концов, заверил себя, что это всего лишь родительские сердобольные бредни. Я перестал быть осторожным, я перестал контролировать каждый ее шаг, – выдохнул громила, смахнув крупную каплю и откинув с лица налипшую седую прядь.

– И ты бы просто сошел с ума раньше, чем умерла твоя дочь. Ты ведь сам так свято веришь в свою небесную чепуху, в этом ты можешь найти свое главное утешение.

– А чем утешался ты?

Старик обуздал свое нахлынувшее горе, вновь расправил спину и пригладил растрепавшуюся копну. Грубая кожа на его щеках все еще была влажной от слез, но в глазах уже пропала тоска, которая мелькала еще мгновение назад.

– Ничем, – ответил я.

– Тогда как ты научился бороться с тем, что ты чувствуешь?

– Я ничего не чувствую, Херес. Лишь во снах меня преследуют отголоски прошлого, напоминая о прежней боли. Это похоже на отсеченную конечность – ты смутно помнишь ее образ, но больше не можешь ее ощущать.

– Мне так жаль тебя, детектив, – тихо произнес капитан. – Знаешь, хуже всего – это умереть внутри, похоронить себя заживо. Если ты чувствуешь невыносимую боль, то у тебя еще есть шанс – ты пока все еще жив. Поэтому в страданиях я не вижу ничего противоестественного. Но пустота – она хуже смерти…

– Ты всегда умел утешить, дружище, – саркастически выпалил я, хлопнув Хереса по плечу.

– Хочешь, я покажу тебе дом, где я раньше жил? – внезапно предложил моряк. – Я ничего в нем не менял с тех пор, как умерла моя малышка.

– Не думаю, что…

– Да брось, детектив! У меня на кухне в шкафчике до сих пор пылится бутылка отменного рома, неужели ты откажешься согреться перед тем, как вернуться в таверну?

Я вздохнул. Отказаться от этой затеи значило бы всерьез обидеть громилу-капитана, да и спешить нам уже, как ни прискорбно это признавать, было некуда. Поэтому я молча кивнул. Моряк в ответ неожиданно озарился блуждающей улыбкой, которая стерла с его лица тяжелую печать скорби.

В детстве я нередко наблюдал нечто подобное, когда из вежливости соглашался выслушать бесконечные россказни одинокого старика, живущего неподалеку от молочной лавки. В хорошую погоду он выползал из-под сводов своей пропыленной квартиры, усаживался на покосившуюся цветочную клумбу и терпеливо поджидал, когда среди суетливых прохожих найдется хоть кто-нибудь, кто не откажется послушать о его былых приключениях. Но люди с раздражением отмахивались от старика как от надоедливой мухи, не желая тратить на него свое время.

Начав болтать, он мог продолжать делать это до самого вечера, счастливо щурясь полуслепыми глазами при упоминании самых радостных моментов из своей жизни. Чаще всего он травил откровенные небылицы и выдумывал на ходу, отчего каждый раз одна и та же история обрастала новыми деталями. А потом он пропал, и лишь через несколько месяцев я узнал о том, что старик умер. Тогда, каждый раз минуя покосившуюся клумбу, я невольно бросал на нее взгляд, и мне казалось, что это место осиротело…

Сейчас Херес напоминал мне этого несчастного. Поэтому, когда мы уселись в машину и мотор сердито зафыркал, я не стал возражать против того, чтобы ненадолго заглянуть в бывший дом капитана «Тихой Марии». Благо, он оказался не так далеко – одноэтажное здание линялого синего цвета стыдливо оголило свои давно не крашеные бока у самого причала.