Кристиан Винд - Призраки глубин

– Гляди, Херес, – я указал пальцем на клюв металлической птицы. – Она разбила окно и пробралась в комнату.

– С чего ты взял? – испуганно прошептал громила, все еще отступая назад, к гостиной.

– Потому что у нее прогнулся клюв, и она сидит в куче осколков на подоконнике.

Я осторожно сделал несколько шагов вперед, наклонился и аккуратно вытащил птицу из груды стекла. Она не возражала, молча сидя в ладони и лишь немного поворачивая шею, чтобы не терять мое лицо из поля зрения. Игрушка следила за мной.

– Брось ты эту штуковину, детектив, – тихо попросил моряк.

– Ты что, боишься детской побрякушки, Херес?

– Посмотри, что она сделала с окном детской комнаты! – прошипел громила, тыча огромным пальцем в стену, у которой вовсю гулял ледяной ветер.

Инспектор, все это время наблюдавший за нами со стороны и нервно подергивавший усы, внезапно подобрался поближе и опасливо выглянул из-за спины капитана «Тихой Марии», подав голос:

– Это птичка из металла? Я видел такие когда-то давно…

– Нет, эта игрушка особенная. Так сказал ее создатель, – возразил я толстяку, все еще удерживая тяжелую железную безделушку в своей ладони.

– Ты видел мастера, который делает железных птиц? – удивился полицейский.

Он наспех заправил в пояс брюк подол рубашки и прикрыл манжетами вельветового пиджака свой округлый живот, после чего осторожно выскользнул из спасительного укрытия.

– Да, горбун живет здесь, на острове.

– Невероятно… Том, можно мне ее подержать?

Он засеменил вперед, на ходу вытягивая ладонь. Судя по всему, любопытство пересилило страх, и инспектор решился поглядеть на нарушительницу спокойствия вблизи. Но как только Барри приблизился, птица начала заметно волноваться – она вскидывала вверх крылья, угрожающе распахивала покореженный клюв и глухо ухала, издавая неприятный металлический звук откуда-то из недр своего горла.

– Ты ей не нравишься, толстяк, – возразил я.

– Дядечка со шрамами любит мои рисунки, – раздался резкий пронзительный скрежет.

Оба моих спутника опешили и отпрянули к противоположной стене, а я едва удержался, чтобы интуитивно не стряхнуть игрушку со своей руки. По спине невольно пробежал холодок, но я заставил себя сохранять спокойствие. Я опустил глаза и посмотрел на птицу. Она подергивала резными крыльями из тонкого тусклого металла, открывая и закрывая свой клюв.

– Дядечка со шрамами любит мои рисунки, – повторила игрушка, после чего внезапно умолкла и перестала подавать признаки жизни.

Я бросил взгляд на прижавшегося к стене громилу – его серые волосы разметались по плечам, а сам он выглядел до смерти испуганным, с ужасом глядя в мою ладонь, где сидела поблескивающая механическая птичка. Барри же был белее мела – усатый инспектор мелко подрагивал и нервно теребил свои короткие пальцы.

– Что за чертовщина здесь происходит? – обретя вновь голос, взревел капитан.

– Она и правда умеет говорить, – тихо произнес я.

Слова железной птички доносились откуда-то из недр ее живота, отчего их звучание казалось еще более неестественным, жутким и дребезжащим. Это было похоже на то, как если бы робот пытался говорить сквозь сахарный сироп. Но неприятную оторопь вызывало не умение диковинной побрякушки болтать, а то, что она произнесла. И, хотя теперь она высилась над моими пальцами безжизненной пригоршней металла, я не мог отделаться от жуткого впечатления.

– Откуда она знает про рисунки? – прокричал моряк, потрясая кулаками.

– Какие рисунки? – не понял я.

– Рисунки моей дочери, – Херес даже не думал понижать голос и продолжал реветь, как раненый медведь, в негодовании потряхивая своей густой гривой. – Как эта чертова птица могла узнать про них?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, приятель…

Старик исступленно махнул рукой, а затем метнулся к небольшому резному комоду, покоившемуся у детской кровати, рывком распахнул верхний ящик и выудил оттуда целую пригоршню альбомных листов. Он протянул их мне, а затем свирепо добавил:

– Каждый рисунок она подписывала, видишь? Она посвящала их дядечке со шрамами, так она называла своего невидимого друга. Она… она говорила, что он очень одинокий. Поэтому она часто рисовала ему, – он неожиданно осекся и сглотнул ком, подкативший к горлу. – Она всегда любила заботиться о других…

– Твоя дочь рисовала для меня, – глухо обронил я.

Я сунул притихшую птицу в карман плаща, а затем отобрал у опешившего моряка исчерченные цветными карандашами листы.