Мария Британ - Чувствуй себя как дома

– Нет… – хрипит Тора. – Нет. Дело в том, что… Захар не понимал, куда ввязывается. А я объяснила.

Человек-фритюр высвобождается из объятий девицы и шагает к нам.

– Не понимал? Как так? Он ведь с рождения слышит ?

– Да, но он не знал о нашей… о нашей организации.

– Почему? Вы ведь с ним друзья. Или нет?

– Бруно, ты что, слепой? Они же влюблены друг в друга по уши. – Девица подплывает к герру Шульцу и начинает массировать ему шею. – Как тебя зовут, герой?

– Захар, – выдавливаю я. – Хочу работать у вас.

Тора отпрыгивает в сторону. Если бы она была ежом, то, наверное, свернулась бы в клубок от моего заявления.

Девица взлохмачивает волосы.

– Во-о-от! Он пришел, чтобы спасать людей от Zahnrad. Все не так плохо, милый.

– Но она отвела его в комнату номер девять, Лида. Как на экскурсию!

– Я займусь наказанием наших голубков, если позволишь.

– Ладно, – неохотно сдается тот. – Если вы двое приблизитесь к той комнате ближе, чем на километр, я запру вас там и не выпущу!

Мы с Торой упираемся взглядом в пол. Я ощущаю себя ребенком, не надевшим в снегопад шапку. И все же в этом огромном человеке с раскрасневшимся лицом нет ничего, что могло бы испугать. Он похож на кота, которому девица в ярко-розовых лосинах изо дня в день обстригает когти.

– И зарегистрируй его, Тора! Завтра посмотрим, что он за зверь.

Голос Бруно напоминает бульканье. Закипевший куриный бульон.

– Хорошо, герр Шульц, – кивает Хлопушка.

Мы прощаемся со странной парочкой и погружаемся в суету коридора. Я бы забаррикадировал вход в кабинет огромным шкафом – скорее из-за «когтереза» в лосинах, чем из-за Бруно. Держу пари, ее доброта и мягкость вот-вот лопнут, как попкорн на сковороде.

Мы спускаемся на этаж ниже и бредем к каморке со стеклянным окошком. Старушка с гулькой и самыми яркими в мире румянами записывает мое имя. Год рождения. Адрес. Информацию о родных. Образование. Цели. Что со мной не так .

– Деньги понадобились, – буркаю я.

Почему из прошлого нельзя вырезать снежинки? Или строить кораблики? Почему оно не оттирается, как мел с кирпича? Сколько булыжников к нему привязать, чтобы оно не всплывало?

Старушка всучивает мне ключ.

– Вам на первый этаж. В крыло, где общежитие.

Я подписываю внушительную стопку бумаг, после чего Тора в полном безмолвии провожает меня до моей комнаты.

В общежитии никого нет. Тишина – как в склепе. Давит, давит, давит на нас, а расколоть не может. По крайней мере, Хлопушку. Я-то нерешительный , со мной бороться – плевое дело.

Тора машет мне на прощание, словно ничего не произошло. Я не выдерживаю:

– Да что с тобой?

– Заткнись, Захар. Я так много сил приложила, чтобы тебя здесь не было, а ты взял и все испортил!

Тора пятится, мотает головой, а затем – разворачивается и убегает от меня, как в тот день, когда мы играли в прятки с Пашкой.

Я снова для нее враг.

Чайник.

Давно забытый кролик оживает.

Я смотрю ей вслед и понимаю: моей Торы больше нет. Но что, если ее и не было? Если я совсем псих? Что, если нет ладоней на стене? Нет крохотной спальни и крохотного шкафа? Нет Ласточки?

Что, если ничего нет?

Что, если я лежу на больничной койке, а родители сидят рядом? Я брежу: «Тора, Тора, Тора…» Мама рыдает, кричит, что была права. Что мою воспаленную фантазию нужно срочно удалить.

А я не замечаю их. Я замечаю лишь кролика. И он обещает, что вдвоем мы отыщем Хлопушку, как далеко она ни спряталась бы.

Мне не спится. От запаха выстиранных простыней тошнит. По лбу течет струйка пота, уж слишком здесь душно, тесно, пусто. Я ковыляю к окну, чтобы распахнуть форточку, но вместо этого прирастаю к полу. На меня пялится каменный кот, разлегшийся на перилах центрального входа. Странно видеть его в городе, где нет никаких достопримечательностей, кроме университета. Рядом с ним, на лестнице, темнеет силуэт: тонкая талия, острые плечи и руки-ниточки. Тора сидит на ступеньке – без огнеупорного костюма. Прежняя.

Когда, если не ночью, у нас получится вспомнить друг друга?

Я натягиваю помятую рубашку и джинсы, выныриваю из спальни и, спотыкаясь, тащусь на улицу.

Вокруг корпуса вьют гнездо дороги, шумят машины, пульсируют разговоры, но от этого движения по замкнутой траектории нас ограждает забор. Как хорошо, что мы наблюдаем за городом через железные прутья, иначе давно бы исписали себя, как любимый мелок.

Услышав шаги, Тора выпрямляется и запрокидывает голову. Я приземляюсь на ступеньку выше.