Анна Гале - Ненагляда

– Все знают это, Ждан, – холодно произнёс Воислав. – Что с того?

– А то, что с лета до зимы и с зимы до лета над лесом летали птицы, великое множество хищных птиц! – выплюнул Ждан. – Все, кто это видел, на всю жизнь запомнили тучи воронов, ястребов, соколов, стервятников. Птиц было так много, что они заслоняли солнце! А потом, когда ты вернулся с Доброгневой, птицы исчезли, будто их и не было. Ты так и не рассказал никому, Воислав, как выглядело то самое, убитое тобой чудовище. Никто, кроме тебя, не видел его трупа. И ни один человек на селе так и не знает, откуда взялась Доброгнева и кто были её родные. Зато среди нас есть тот, кто видел чудовище. Ужасное создание тоже видело человека, но не тронуло его и выпустило из леса – тогда он был совсем ещё ребенком. Выходи, Невзор! Расскажи при всём народе, что ты видел!

Из толпы силой вытолкнули вперёд коренастого краснолицего Невзора.

– Ну, того… этого… – замямлил он. – Птица это была. Огромадная, под потолок ростом. Жуть жуткая, один глаз у неё огнём горел, – Невзор поёжился. – А второй, чёрный – будто мертвый. И перья острые: как крылом взмахнула – ветки порубленные так и полетели. Когти – словно кинжалы, клюв огромный…

– Тебе сколько лет тогда было, умник? – сердито перебил Воислав.

– Пятую весну он, почитай, тогда встретил, – пискнула из-за мужских спин старуха Ачима, мать Невзора.

– Пятую весну! – передразнил Воислав. – Приснилась тебе твоя птица. Или испужался чего в лесу, да привиделась такая жуть. Много ли младенцу надо, чтобы испугаться?

– Не приснилась! – упёрся Невзор.

Ох, плохо дело! Сжимает Воислав руку в кулак от бессилия.

Знает отвергнутый Дарёнкой Ждан, что делает. Удивительно, как ещё не кинулся народ на Воислава. Да ладно бы – только на него. Если дело дойдёт до расправы, всех порешат, и Тихомиру беременную – в первую очередь. А потом и до Златоцветы с детишками доберутся: молва быстро в соседнее село донесёт, кем была Доброгнева-покойница.

– А коль приснилось, так ответь, откуда твоя Доброгнева взялась? Какого она рода? – вдруг требовательно заверещала Богдана – свекровь Тихомиры. – И кого наша невестушка носит, а?

– Матушка, да что ж вы такое говорите? – подала дрожащий голос Тихомира.

– Я тебе не матушка! – завопила Богдана. – Тьфу, бесовское отродье! Приворожила моего сына, не иначе!

– Не блажи! – рыкнул на неё Воислав. Он обвёл селян тяжёлым взглядом. – Стыд вам всем на покойницу наговаривать! В лесу я Доброгневу встретил, от чудовища спас. И настоль она была напугана, что не помнила ничего. Так к ней память и не вернулась.

– Не лги, Воислав! – Ждан придвинулся почти вплотную. – Вороны, коршуны да ястребы уж несколько месяцев её оплакивают. Доброгнева и была той птицей чудовищной, что народ в лесу убивала. А ты что натворил? В село её привел, всех обманул, да ещё и дочерей с Доброгневой нажил. Грех это. Смертный! – вдруг завизжал по-бабьи Ждан.

Он с силой толкнул Воислава. Ожили мужики, кто нож поднял, кто топор.

– Бей их! – пронзительно завопила Богдана. – Всех изничтожить, чтоб и следа проклятого колдовского семени не осталось!

Взмахнул топор над головой Воислава. Кинулась Дарёнка, не помня себя, к отцу, закрыла собой Тихомиру Мирина. Охнули вдруг селяне – кто на месте застыл на мгновенье, кто назад отступать начал: глядят – вместо Дарёнушки птица огромная пулей к незваным гостям подлетает. Перья острые, что топор, клювом гигантским щёлкает, когти вперёд выставила как кинжалы. Крылом взмахнула, и упал на пол чей-то топорик вместе с рукой отрубленной. Шум поднялся, замелькали ножи и топоры, да все тут же на пол и попадали. Только мясо и кости человеческие по дому полетели. Только вопли боли страшные обрывались предсмертными хрипами.

Уткнулся Воислав лицом в пол, голову разбитую руками прикрывает.

Зачем, зачем только пришли к нему селяне? Воиславу с дочерьми – на горе, себе – на погибель лютую. Доброгнева его любимая рассказывала: коли напугает или обидит кто женщину из её рода сильно – превратится та в кровожадное чудовище. Но если любовь живет в её сердце – проживёт женщина всю жизнь, не подозревая о страшном даре, что из поколения в поколение передаётся. А коли мальчика родит, навсегда обычным человеком станет – и она, и все потомки её.

– Сжечь! – завопил кто-то на улице. – Закрыть дом и сжечь!

Ринулась тут к выходу вторая птица, а за ней уж и третья поспешает, только неуклюже движется, тяжело, с ноги на ногу переваливается – живот большой мешает.