Ника Ракитина - Перстень для Гелены. Рассказы о любви [СИ]

А если ничего у меня не выйдет… ну, тогда придется давать объявление в газету и Интернет и ждать разборки с родителями.

Горестно вздыхая, уронив на ногу дверцу от старой тумбочки, я отыскал на балконе жестяное ведерко, сунул туда дракошку с торчащим из зубок недоеденным огурцом и отправился обходить квартиры.

Для разнообразия мне повезло. Девушку, что открыла мне высокую, в чешуйках краски, дверь на третьем этаже в соседнем подъезде, я раньше не видел. То ли она в наш дом переехала недавно, то ли я ее просто не замечал. И не из-за плохого зрения. Просто она была самая обыкновенная. Чуть младше меня, в вытянутом джемпере, и ноги в джинсах, как палочки. И лицо обыкновенное. Узкое, немного прыщавое, с длинным носиком. Глаза в бифокальных очках казались огромными. И я отлично знал, что если девушка очки снимет, то глаза окажутся красноватыми и беспомощными. А грудки были красивые, поднимали джемпер двумя крепенькими холмиками. Их хотелось взять в ладони.

Девушка заглянула в мое ведро и ойкнула:

— Тортя! Ой, спасибо, что вы ее нашли!

Совсем, как я, натянула джемпер на руки, и выловила дракошку. Нитки задымились.

— С ведром возьмите!

— Спасибо. Нет!

Я оказался на площадке. Двери хлопнули. Идти никуда не хотелось. Я прислонился к старым кованым перилам, задумавшись, стоит ли закурить. За дверью, где жила хозяйка Тортилы, послышались всхлипы и громкое:

— Ну почему мне не везет? Почему? Почему?!.. Тортя! Ну разве он… этот на принца похож?! Ботаник в очках, и голос гугнивый…

Девушка зарыдала. Мне бы уйти, а я присел, как дурак, на свое ведро перед дверью, приложив ухо к замочной скважине.

Тортила не отвечала — драконы только в сказках разговаривают.

— Маленькая ты моя дурочка!.. Была бы большая — Мишка бы от меня не отворачивался! Не тупился в экран. И все-то ты перепутала. Семидесятая квартира, под нами! Ну что, трудно было залететь туда, сказать, что меня держит в плену ужасный дракон? Что Мишка должен меня спасти?.. Трудно ему, что ли?.. — девушка всхлипнула и громко высморкалась. — Тортя, милая, ну извини… Мне семнадцать уже, а я, как дура, в сказки верю!

Мишку из семидесятой я знал. Мы были ровесниками, ходили в одну школу, потом в технарь; правда, не дружили, так, приятельствовали. Кто я и кто он? Хотя… Я время от времени прятался у него от рассерженных родителей. А еще он иногда для меня в Сети игры скачивал. У него был скоростной Интернет, и такое «железо» — закачаешься. Мне всю жизнь не заработать на такое «железо» [21] «Железо» — все, что не софт. . У меня только вирусы подцеплять получается.

А внешне Михал — ну так себе… обыкновенный. Чуть выше меня и тощий. Спереди на голове — короткий ежик, сзади черные волосы спускаются на воротник. Крашеные даже. И очки у него тоже есть. Только не кретинские, как у меня — изящные, в тоненькой золотой оправе. И, пожалуй, Мишка ни разу не умудрился на них сесть.

Чтобы не передумать, я нахально съехал по перилам и забарабанил в Мишкины двери. Открыла его бабушка, закудахтала, поправляя на древних бигудях капроновую косынку; телом в пестром халате перегораживая вход:

— Ты зачем?! Ты куда?!.. Миша спит! Миша занят!!

Как же, занят он! Из дальней комнаты несся рок, перемежаемый выстрелами: похоже, Мишка «гамался» во что-то боевое и бурное. «Counter Strike» какой-нибудь.

Я с неожиданной легкостью отодвинул старушку, не разуваясь, прошагал на шум. Окликнул приятеля и, глядя в дымчатые стекла элегантных очков, пробурчал:

— Я тебя отвлеку на пять минут. Тут надо сразить дракона.

Я дремлю. Несмотря на ветер, который срывает с берез последние листья. Листья мокро липнут к бокам. Золото на черном — возможно, это красиво. У меня за… спиной церковь. Все еще заброшенная, открытая ветру. Ветер свистит в нагих стропилах над колокольней, в проломах выбитых окон и двери, разметывает ветки тех же длинных и тощих берез с неуместными по осени белыми стволами. Ниже крутой склон холма, прорезанный грязной тропинкой, упирается в кладбищенскую ограду. Там царят необлетевшие тополя и воронье. А еще среди могил люди. Сегодня «Деды» — поминальный осенний день, 2 ноября. Живые ежатся среди стылой сырости и прислоняют ладонями легонькие свечные огоньки. Громко читает поп. Машет кадилом. Свечи — символ воскресения.

Мишка, мой наводчик, в госпитале, с лопнувшими глазами и начерно сгоревшей кожей. Остальных похоронили на этом кладбище. Месяц назад. Внутри я все еще пахну дымом. И соляром тоже — вот странно, я всю жизнь работал от геомагнитного поля. Капли падают с сырых веток, стекают по кералитовой броне. Можно подумать, что я плачу.