Виктор Глебов - Фаталист

– Сегодня ко мне в окно залетела маленькая птичка, – сказала вдруг княжна, не глядя на Печорина. – В народе, кажется, говорят, что это к новостям или переменам. Хорошим или плохим – не знаю. И вот вы пришли…

Они долго молчали. Глаза княжны, исполненные неизъяснимой грусти, искали в лице Печорина что-нибудь похожее на надежду. Бледные губы напрасно старались улыбнуться, а нежные руки, сложенные на коленях, были так худы и прозрачны, что Григорию Александровичу стало ее жаль.

– Княжна, – сказал он, – я над вами смеялся. Вы должны презирать меня.

На ее щеках показался болезненный румянец. Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукой, и Печорину показалось, что в них блеснули слезы.

– Боже мой! – произнесла она едва слышно.

– Вы сами видите, – сказал Григорий Александрович насколько мог твердым голосом, – что я не могу на вас жениться. Если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись. Вы сами видите, что я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль, и даже в этом признаюсь. Какое бы вы дурное мнение обо мне ни имели, я ему покоряюсь. Если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете, не так ли? – Печорин замолчал в ожидании ответа.

Княжна обернулась к нему бледная, как мрамор, только глаза ее сверкали.

– Я вас ненавижу! – сказала она.

Григорий Александрович не раз задумывался, отчего ему никогда не хотелось вступить в брак и обрести тем самым тихую жизненную гавань – по примеру многих и даже большинства. Наверное, потому, что понимал: он не ужился бы с этой долей. Он, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сроднилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце. Он ходит целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там, на горизонте, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани.

Так было всегда – еще до того, как он решился на осуществление своего плана. Теперь же вопрос о браке и вовсе не имел смысла.

Григорий Александрович взглянул на княжну. Что он мог сделать для нее? Только поблагодарить, поклониться и уйти. Это было жестоко, но порой жестокость – лучшее лекарство от разбитого сердца. По крайней мере, Печорин верил в это.

Дверь распахнулась от сильного удара.

– Так и знал, что найду тебя здесь! – прохрипел Грушницкий, вваливаясь в гостиную. Говорить ему было трудно, слова не слетали с губ, а выхаркивались – раздробленная челюсть делала речь едва понятной.

Вместо вожделенного мундира с эполетами на Грушницком сидел костюм с чужого плеча, который явно был ему мал. Правую ногу он приволакивал, и она торчала несколько в сторону. Левую руку он держал в кармане, и она безвольно болталась. На голове часть кожи с волосами отсутствовала, так что белел обнаженный череп. Грушницкий походил на труп, непонятно почему воскресший и заявившийся в чужой дом! Собственно, судя по всему, именно так дело и обстояло.

При виде Грушницкого княжна вскочила, закричала и, пошатнувшись, грохнулась в обморок, опрокинув вазу с засушенными цветами.

– Пришел делать предложение?! – кривя рот в ухмылке, прохрипел Грушницкий, делая шаг вперед. Что-то хрустнуло, и он покачнулся, но не упал, потому что ухватился правой рукой за рояль. Пальцы были белые, с ободранными костяшками, на двух или трех отсутствовали ногти. – Думаешь, у Лиговских много денег? Тебя ведь это интересует? Ошибаешься!

Григорий Александрович глядел на него, стараясь понять, как этот изломанный труп с пробитой пулей грудью мог оказаться здесь. Вернер констатировал смерть, да иначе и быть не могло, ведь Грушницкий упал со скалы! Конечно, если б он поспорил с Раевичем и взял выкуп… Но Печорин слышал его разговор с драгунским капитаном: он не собирался надувать банкомета.

А что, если Грушницкий рискнул? Григорий Александрович вспомнил фигуру в плаще, которую видел в саду Раевича. Некто приходил к нему той самой ночью… Может быть, Грушницкий? И если капитан не успел или не захотел рассказать Раевичу о дуэли с Печориным или о том, что она была подстроена… О! Ну, конечно! Григория Александровича осенило: Грушницкий так и сделал! Он заключил с москвичом пари и убил Карского в качестве выкупа. Ради того, чтобы подкрепить свои эполеты ста тысячами: деньги понадобились ему, чтобы сделать предложение княжне!