Стивен Кинг - Кладбище домашних животных [litres]

– Мама Мэри разрешает ей смотреть все передачи. – В словах дочери прозвучал явный упрек, который Луис предпочел пропустить мимо ушей.

– Да, реин карнация. Перерождение. Католики верят в рай и ад, и еще в чистилище, такое место между раем и адом. Индусы и буддисты верят в нирвану…

На стене столовой возникла тень. Рэйчел. Слушает.

Луис продолжил, медленно подбирая слова:

– Есть и другие поверья, их очень много. Но как оно происходит на самом деле, не знает никто, Элли. Люди говорят , что знают, но верить и знать – это разные вещи. Ты знаешь, что такое вера?

– Ну…

– Ну, вот мы с тобой сидим на стуле, – сказал Луис. – Как ты считаешь, этот стул будет здесь завтра?

– Конечно, будет.

– Значит, ты в это веришь. И я тоже, кстати сказать. Вера – это когда мы уверены, что что-то есть или будет. Понятно?

– Да.

– Но мы не знаем , точно ли стул будет здесь завтра. Вполне может быть, что какой-нибудь ненормальный похититель стульев заберется ночью к нам в дом и украдет этот стул, правильно? – Элли хихикнула. Луис улыбнулся. – Мы просто верим, что этого не случится. Вера – великая вещь, и по-настоящему религиозные люди хотят убедить всех и каждого, что вера и знание – одно и то же, но сам я в это не верю. Потому что в мире слишком много религий, и у каждой из них – своя вера и своя правда. Точно можно сказать лишь одно: когда мы умираем, происходит одно из двух. Либо мы сохраняем душу и все наши мысли, либо не сохраняем. Если да – перед нами открывается множество разных возможностей. Если нет – значит, нет. Ничего больше не будет. Конец.

– Как будто просто заснешь?

Луис на секунду задумался.

– Скорее как будто заснешь под наркозом.

– А во что ты веришь, папа?

Тень на стене шелохнулась и вновь замерла.

Почти всю сознательную жизнь (начиная с колледжа) Луис верил, что смерть – это конец. Он не раз видел, как умирают люди, но ни разу не чувствовал, чтобы чья-то душа пронеслась мимо него на пути… ну, куда там направляются души, когда покидают тела; кстати, та же самая мысль пришла ему в голову, когда у него на руках умер Виктор Паскоу. Луис был согласен со своим преподавателем психологии: все переживания, связанные с жизнью после смерти, все эти тоннели и свет, описанные в научных журналах и растиражированные «желтой прессой», вероятно, свидетельствуют о последней, отчаянной попытке сознания противостоять натиску смерти: бесконечно изобретательный человеческий разум даже в самом конце сдерживает безумие, создавая иллюзию бессмертия. Также он был согласен с одним из своих сокурсников, который однажды сказал, что в Библии как-то уж подозрительно много чудес, почти полностью прекратившихся в наш век разума. (Сперва он сказал «полностью прекратившихся», но потом все же поправился, когда другие вполне справедливо указали ему, что в мире по-прежнему происходит много странного и необъяснимого; взять, к примеру, Туринскую плащаницу, которую сколько раз объявляли подделкой, но никто так и не смог разоблачить это чудо, подкрепив данное разоблачение неопровержимыми научными доказательствами.)«Вот в Библии написано, что Иисус воскресил Лазаря, – говорил тот сокурсник, впоследствии ставший весьма уважаемым акушером-гинекологом в Дирборне, штат Мичиган. – Ладно, не спорю. Если мне нужно в это поверить, черт с ним, поверю. В смысле, мне же приходится принять на веру, что зародыш одного близнеца может поглотить зародыш другого in utero , словно какой-то еще не рожденный каннибал, а потом, спустя двадцать или тридцать лет, у него в яичках или в легких вдруг обнаружатся «посторонние» зубы, как доказательство его людоедства в материнской утробе. Если я верю в такое, я могу поверить во что угодно. Но мне хотелось бы увидеть свидетельство о смерти, если вы понимаете, что я имею в виду. Он восстал из могилы – прекрасно, я очень за него рад. Но мне хотелось бы посмотреть на свидетельство о смерти. Я как апостол Фома, который сказал, что не поверит в воскресение Христа, пока не увидит у него на руках ран от гвоздей и не вложит руки в его ребра. А насколько я знаю, во всей этой апостольской братии настоящим лекарем был Фома, а не Лука».

Нет, Луис никогда не верил в загробную жизнь. По крайней мере до Черча.

– Я верю, что мы продолжаем жить, – медленно проговорил он. – Но как это будет, я не знаю. Может, для разных людей все происходит по-разному. Возможно, мы получаем то, во что верили всю жизнь. Но я верю, что мы продолжаем жить, и я верю, что миссис Крэндалл сейчас оказалась в каком-то прекрасном мире, где она счастлива.