Валерия Спасская - Калеб

В его голосе слышится обречённость, подслащённая оборванными клочками надежды.

Мы больше ни о чём не говорим, всё и так ясно. Я допиваю чай и, попрощавшись, иду домой. Это — второй раз, когда я с ним общаюсь и последний — когда вижу его живым.

ПРОСЫПАЙСЯ! МНЕ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ!

Голос звучит звонко и отчётливо в моей голове: не снаружи, а именно внутри, как будто там пустая комната, и гулкое эхо отражается от стен, а точнее — от костяного свода моего черепа.

Странное, непривычное и не очень приятное ощущение.

ПРОСЫПАЙСЯ! — уже более повелительно, с капризными нотками.

Моё сознание пробуждается, и вдруг на меня обрушивается забытая гамма разнообразных эмоций и чувств, как будто спала пелена, блокировавшая их всё это время — я снова живой, у меня есть желания! И… боль в груди — пульсирующая, чёрная дыра одиночества — только не это, нет!

ТЫ САМ ЭТОГО ХОТЕЛ — словно колотушка по шаманскому бубну, звучат в голове слова. Голос юный, бодрый, энергичный.

Я открываю глаза и, наконец, вижу ЕГО. Именно в этот момент я понимаю, как же сильно на самом деле я желал его увидеть — всё это время гонялся бы за ним по углам, ставил бы ловушки, любопытство не давало бы мне спать — если бы не эта пелена, гомункул не скрылся бы от меня. Но я больше не сумасшедший, накачанный, словно таблетками, дурманом, которым он отравлял меня, нет, я вновь такой, каким был всегда — живой, страстный, увлекающийся, и только теперь благодаря этой временной полукоме я понимаю, насколько дорога мне моя реальность — все мои ощущения, и даже эта боль — ведь всё это то, что делает меня собой, это и есть смысл и любовь, ради которой стоит продолжать жить — даже если она безответна, даже если ранит, всё равно, это лучше, чем быть бесчувственным роботом, каким ОН сделал меня.

— Но зачем? — спрашиваю я и смотрю на него.

Он маленький, не больше кота. Стоит перед моим лицом на подушке совершенно голый, сложив руки, смотрит на меня с вызовом. Волосы у него длинные, кожа бледная, с землистым оттенком. Глаза карие — яркие, внимательные. Пожалуй, он похож на своего создателя, но совсем юный, по человеческим меркам ему можно дать лет пятнадцать.

— Спрашиваешь, зачем, даже не познакомившись, — говорит крошечный юноша.

Говорит по-настоящему, а не бубном в моей голове.

— Я Калеб.

— Ну, моё имя тебе известно, — отвечаю я, — думаю, что ты знаешь про меня абсолютно всё. Так всё-таки, зачем?

— Мне не нужно было шума, — объясняет Калеб, — а ты поднял бы шум.

— Пожалуй, да. Но я и теперь могу поднять.

— Нет, — возражает он, — теперь не поднимешь.

Он чем-то расстроен или встревожен — я сразу этого не заметил.

— Что случилось?

— Пойдём.

Мы идём в квартиру соседа, и я вижу на полу, в зале под лестницей (всё-таки она существует) его распростёртое тело, небольшая лужица крови около виска. Почему-то я даже не удивляюсь — вот теперь у меня нет никаких эмоций не из-за гипноза, а просто это было как-то ожидаемо. За период времени отлучения от всех своих привычных реакций я успел привыкнуть к существованию скрытного гомункула, странного деда и других чудес по соседству, а из того, что рассказывал мне старик, практически следовало то, чему я сейчас стал свидетелем.

— Это ты убил его, — говорю я без тени сомнения.

— Извини, — пожимает плечами Калеб, — я не мог допустить смерти своих собратьев.

— Собратьев?

— Сейчас не время, — говорит он, — тебе надо позвонить и вызвать тех, кто всё это уберёт. Скажи, что вы дружили и общались, а сегодня ты услышал грохот и зашёл посмотреть, в чем дело. Скажи, что у старика не все дома, и, если будут спрашивать — что эта лестница никуда не ведёт. Он выстроил её, потому что верил, что сможет подняться по ней на небо. У него по всей квартире латинские книги, их никто читать не умеет, а ты объясни, что он был одержим какой-то средневековой ересью.

Я поднимаю глаза и вижу лестницу, упирающуюся в потолок.

— Но там действительно ничего нет, — говорю я.

— Пока для тебя лучше думать так, — соглашается Калеб, — сейчас делай всё как я сказал и проследи, чтобы никто не поднимался до конца лестницы, а потом вернись к себе домой и жди.

4. Василиски

Хлопоты с похоронами легли на мои плечи, потому что родственников у старика не было, но всё это окупилось с лихвой, когда меня вызвали для оглашения завещания. Оказалось, Пётр оставил всё своё имущество мне.

Всё это время — пару недель хлопот — я не видел Калеба, даже приходя в свою новую квартиру.