Чад Луцке - О приютах и мухах

Непреклонен. Н-Е-П-Р-Е-К-Л-О-Н-Е-Н. Непреклонен.

В обед я вижусь с Картером. Он говорит, что вчера пытался до меня дозвониться, чтобы спросить, не хотел ли я покататься на великах. Я забыл, что так и не включил телефон в сеть. Но, задумавшись об этом теперь, решаю, что это и к лучшему. Я понятия не имею, что бы ответил, если бы мне позвонили и попросили позвать маму. Ее подруги знают, что она редко выходит из дома. Я могу только сказать, что она спит или пошла в душ, но рано или поздно это вызовет подозрения.

Перед тем, как вернуться в класс, я заглядываю в актовый зал и представляю себя на сцене: люди смотрят, восхищаются, аплодируют, когда я проговариваю по буквам каждое доставшееся мне слово. Может быть, папа следит за мной сверху. Может быть.

Завтра вечером я буду там.

После уроков я забрасываю ранец на крыльцо, запрыгиваю на велик и мы встречаемся с Картером в поле за школой. Я показываю ему поляну, и он рассказывает о том, что мы можем там делать, обо всех возможностях, таящихся в этом месте. Я слушаю молча. Я не говорю ему, что после среды он останется один. И еще не рассказываю про Сэм. Я знаю, он этого не поймет и будет только дразнить, что я не попытался ее поцеловать.

Оставшуюся часть дня мы проводим катаясь по грунтовым дорожкам, развлекаясь прыжками в грязи, стараясь, чтобы получалось еще выше, еще опаснее. Покатавшись несколько часов, мы направляемся на заправку, и я покупаю нам колы и шоколадных батончиков на деньги, которые еще нашел в доме. Потом садимся на обочине и смотрим, как люди входят с пустыми руками, а потом выходят с коричневыми бумажными пакетами, полными гремящих бутылок, или сжимая в руках свежие пачки сигарет.

— Так что, уже завтра, да? — спрашивает Картер.

— Ага.

— Нервничаешь?

Я на мгновение задумываюсь и понимаю, что нет. В последние несколько дней я стал смотреть на все с другого ракурса. Мне кажется, будто я уже выиграл, потому что я очень старался. Еще один совет, который я раз или два слышал от тети Санни: 'Ты можешь сделать только то, что в твоих силах'. Уже не помню, почему она это говорила, кому и в связи с чем. Но это точно была она. Я и сейчас могу представить, как она это говорит.

— Нет, нисколечко.

— Ну и врун, — говорит Картер дружелюбно, не видя иронии в том, что именно он называет меня вруном.

— Да нет. Просто не нервничаю.

Мне хочется поговорить с Картером о другом ракурсе, о сокрытии тел тех, кого любишь, о том, как пытаешься спать, когда к тебе подползает запах смерти. Но я не говорю. Я держу все в себе, каждую подробность жуткого приключения, которое переживаю последние несколько дней.

Время близится к ужину, и мы с Картером прощаемся. Возвращаясь домой, я понимаю, что именно эти моменты тяжелее всего: не сидение у себя в комнате или на уроках в школе, а именно дорога домой, туда, где я вынужден думать о вещах, которых предпочел бы избежать. Я чувствую аромат чего-то жареного, и у меня урчит в животе. Я вспоминаю, что дома осталось немного хлеба, арахисового масла и варенья, хотя оно лежит в холодильнике, в который я все же решаю заглянуть, даже несмотря на запах.

Мистер Артуэлл наблюдает за тем, как я отпираю замок и вбегаю в дом, захлопывая за собой дверь — наверное, чересчур сильно, — а потом вновь запираю. Я чувствую, что веду себя слишком подозрительно. Будто вор, который долго обхаживает свою цель, постоянно оглядывается, тем самым предупреждая всех вокруг, что задумал недоброе.

Запах, кажется, не изменился. Да, он отталкивающий. Но уже не становится сильнее, как можно было подумать. А возможно, я и правда к нему привык. Тревожная мысль — привыкнуть к запаху гниющего тела того, кого любишь.

Кого любишь.

В доме, как всегда, жарко, даже жарче обычного. Проходя мимо мамы, я слышу, как шумят мухи, которые летают и ползают по полиэтилену, путаясь в лабиринте его складок. Количество мух поражает. Я вижу сотни, а если бы я не завернул маму, наверняка были бы тысячи. Мое внимание привлекает место, которое я оставил неприкрытым. Простыня шевелится, хаотически пульсируя. Под ней, в беспокойном море в голове мамы, плавают маленькие тельца — будь то личинки или развитые существа. Я представляю, что они сыплются из ее лица, из каждого отверстия. Мне в нос ударяет вонь — сильная, как в первый раз. Меня тошнит, рвота попадает на подставку для телевизора, брызги летят мне на футболку.

Пока я стою, согнувшись, упершись руками в колени, и прихожу в себя, в парадную дверь у меня за спиной кто-то стучит.