Чад Луцке - О приютах и мухах

Потом останавливаюсь на заправке и покупаю колу и все конфеты и чипсы, которые могу себе позволить.

Приближаясь к дому, я вижу, что содержимое маминой сумочки разбросано по всему крыльцу, и понимаю, насколько плохо это выглядит. Пожалуй, мне повезло, что почту сегодня уже доставили.

Там же на крыльце я ем конфеты, пока не начинаю чувствовать, что желудок пытается усмирить мою мстительность, и становится бессмысленным желание довести себя до тошноты только из-за того, что мать никогда меня не любила. Я собираю мамины вещи и запихиваю в сумочку. Замечаю блокнот — проклятая гадость! Открываю его так, чтобы пошире раздвинулись страницы, и подношу мамину зажигалку, прямо на крыльце. Какая-то часть меня хочет открыть дверь и бросить блокнот в гостиную, чтобы сжечь и маму, и все, что она имела, оставив только ее мерзкие кости и стоящую рядом пустую бутылку. Ее наследие.

Я смотрю, как блокнот горит и остается лишь почерневшая металлическая спираль. Потом беру рулон полиэтилена, мамину сумку, скотч и захожу в дом. Мой гнев перерастает в головную боль, потом в раздражение, и я какое-то время использую его, чтобы защититься от сильного запаха. Не обращая на него внимания, я думаю о своей непосредственной задаче: завернуть маму.

Полиэтилен толстый и поддается с трудом. Я вожусь с ним добрые полчаса, два раза приходится выходить наружу за свежим воздухом. Ко мне пристает как минимум дюжина мух, когда я стараюсь просунуть под маму полиэтилен. Как только я справляюсь, а полиэтилен и скотч заканчиваются, я замечаю небольшое пятно, которое остается непокрытым, — часть головы. Меня это не волнует, потому что над ней еще остается простыня, а мне нужно только избавиться от вони и все растущего облака мух. Должно быть достаточно. Еще раз передохнув снаружи, я взбегаю на второй этаж и принимаю прохладный душ.

После душа спускаюсь вниз. Я не уверен, но, кажется, полиэтилен и правда помогает от вони. Я отключаю от сети мамин телевизор и отношу его к себе в комнату. Ставлю на комод, вставляю кабель в розетку, подсоединяю небольшую антенну и включаю. Потом проверяю, заперт ли дом. Зайдя в кухню, натыкаюсь на миски Ингрид. Сухие и пустые. Размышляю, скоро ли она найдет себе дом. Не сомневаюсь, что скоро. Она хорошая собака. Я по ней скучаю.

Хватаю упаковку чипсов, колу, буханку хлеба и снова взбегаю наверх. Сидя у себя на кровати, чистый и охлажденный душем, в окружении еды и с пультом в руке, я ощущаю свободу. Не такую, как когда катаешься на качелях с красивой девушкой, а свободу иного толка, когда тебе ни перед кем не надо отвечать. Не надо иметь дело с последствиями пьянства. И хотя последние четыре года я и так заботился о себе сам — беспризорный ребенок с одним живым, но бездействующим родителем — и мог притащить к себе в комнату любую вредную еду, какую хотел, или выйти из дома посреди ночи, а то и прогулять целую неделю школы, сейчас все по-другому. Никто не может на меня накричать, не может унизить, не может раскритиковать мои занятия. Никаких больше притеснений. До сих пор это давило на меня невыносимым грузом, но теперь, в первый раз с тех пор, как умер папа, груз исчез. Может, жить в приюте будет не так уж плохо. Может, это будет лучшее из того, что происходило со мной в жизни. А может, нет.

Я зажигаю ароматическую палочку и после нескольких часов перед телевизором открываю окно и смотрю на звезды, тогда как Новый Орлеан исполняет для меня симфонию автомобилей и поездов, иногда дополняемую шарканьем редких пешеходов. Я кладу подушку на подоконник. И вот так, высунув голову и вдыхая свежий ночной воздух, засыпаю и вижу сны о приютах и мухах.

Когда звенит будильник, я вскакиваю с постели и подбегаю к календарю на стене. Вычеркиваю вчерашнюю дату и смотрю на завтрашний квадратик с пометкой 'Кнкрс!'. Мне не верится, что он уже завтра. Выиграю я или проиграю, но завтра вечером я уже смогу сказать себе, что хотя бы пытался. И пусть кто-то подумает, будто то, что я сделал на прошлой неделе, бессердечно, отвратительно или даже безумно, я этим горжусь.

Похоже, я оказался прав. Полиэтилен действует. Хотя мамино состояние под ним явно ухудшилось, по воздуху это не заметно. Он снова стал сносным, по крайней мере в моей комнате. И не может быть, чтобы я к нему привык. Можно назвать это непреклонной уверенностью. Тетя Санни, до того как уехала в погоне за своей мечтой, любила говорить: 'Не отрывай глаз от приза и будь непреклонен'. Тогда я не знал, что это слово значит, но сейчас я очень хорошо понимаю его смысл.