Татьяна Филатова - Всего лишь сон

В соседней клетке сидел прикованный к стене обнаженный чернокожий мужчина, который мужчину напоминал лишь своим небритым лицом: кожа на его груди в области сосков была, по всей видимости, срезана, а на ее место пришита женская грудь, принадлежавшая одной из рабынь, так как тоже была коричневого цвета. Конечно же, «протезы» не прижились, побледнев и сморщившись, спровоцировав обширный абсцесс на груди мужчины. Эта боль его, казалось, не занимала, так как его ноги то и дело подрагивали от другой, не менее обширной раны: у раба были вырезаны все мужские гениталии, а не так давно зашитая на их месте рана, сильно кровоточила. Совсем рядом – в соседней клетке – не двигаясь, на спине лежала девушка ее руки и ноги были привязаны к четырем углам клетки, словно «распиная» изувеченное тело: грудей ее не было, и было не сложно догадаться, куда они подевались, а между ног побледневшим, безжизненным, но пришитым куском мяса лежало то, что что еще недавно делало мужчину рядом мужчиной. Женщина была мертва. И это было для нее благом, решила Меган.

– Меган! – услышала она свое имя и посмотрела вправо. Там стояла невысокая стройная женщина, которая в одной руке держала хирургическую пилу времен начала девятнадцатого столетия, а во второй – бокал вина. Или там было не вино? Лицо женщины было перепачкано кровью. И она звала Меган по имени. Снова.

Открыв глаза, она поняла, что звала ее не мадам Дельфина Лалори, а ее Николас.

– Это было жутко, – сказала она, – неописуемо жутко.

Третий сон был самым коротким, но самым опасным для Меган. Она оказалась в немецком концентрационном лагере, при чем в отличии от двух предыдущих – ей не удалось скрыть своего присутствия там.

Охрана тут же ее задержала и отвела к коменданту, в кабинете которого читала книжку его жена. Увидев напуганную беременную женщину, присутствие в закрытом лагере которой было само по себе странным, Ильза тут же заинтересовалась ею.

Она приказала солдатам выйти из кабинета и, когда те ушли, оставив Меган со связанными руками стоять посреди комнаты, сообщила мужу, что хочет заполучить эту уже натянутую кожу во что бы то ни стало. Меган не понимала языка, но, начитавшись о жутких увлечениях Ильзы Кох, поняла, о чем шла речь. Не долго думая, комендант вышел из-за стола, обошел вокруг Меган и схватил ее за руки, которые и без того были за спиной. Ильза с глазами сумасшедшего ученого достала из кожаной сумочки, на которой был изображен странный рисунок птицы (татуировка на человеческой коже – решила Меган), набор скальпелей и, приподняв майку на животе незнакомки, легко и аккуратно провела лезвием над ее трусиками.

Меган заорала от боли, и Николас разбудил ее.

Следующие несколько недель сны Меган по большей части были лишены всякого смысла, но она знала, что это и не ее сны вовсе, а той, которая в ней – ее маленькой дочери, которую она ни разу не видела, но знала ее так, как никому и никогда не будет суждено узнать: она видела ее мысли, ее сны, ее первые мечты и фантазии.

С каждым разом качество снов становилось все ярче, они все более наполнялись смыслом. Меган поняла, что сны ее еще не рожденной дочери – такое же сверхъестественное явление, как и ее собственные, когда она в них увидела себя. Это выглядело уже совсем иначе, чем раньше: не было ни «мягкой» комнаты, ни шума от бурлящих потоков кровеносной системы Меган, ни «барабанного боя», каким изнутри ей слышался процесс работы ее собственного кишечника. Мозг ее ребенка рос, совершенствовался, наполнялся сознанием, потому Меган видела уже цветные сны, которые снились девочке, в которых узнавала себя и Николаса. Она выглядела немного иначе, но все равно очень похоже, как и Ник. Откуда их ребенок мог знать, как они выглядят на самом деле? Не оттого ли, что зачат он был совсем не так, как обычные дети, не так и не там?

Сознание девочки было таким сильным, что заглушало «сигнал» собственных снов Меган, охраняя их обоих от незваного гостя.

Зарождение произошло не в этом мире, но что будет, если и родится ребенок там же? Об этом Меган думать не хотела и всячески отбрасывала эти мысли от себя.

Однажды, когда до предполагаемого срока родов оставалось не больше трех недель, Меган приснился сон, который она снова смотрела не своими глазами. Ей нравилось это: это было похоже на просмотр фильма в кинотеатре, а их она себе позволяла крайне редко. Сперва во сне она решила, что к ней подходит какая-то девочка лет двенадцати-тринадцати, но, чем ближе та приближалась, тем отчетливее Меган видела рамы вокруг нее – девочка отражалась в высоком зеркале. И тогда она поняла, что глазами дочери смотрит на ее отражение. В тот момент из закрытых глаз Меган на подушку потекли слезы, а губы растянулись в небольшой улыбке. Находясь во сне и понимая, что не видит своего тела, Меган все же дала сигнал мозгу поднять руку. Девочка коснулась ладонью своего отражения в зеркале, с удивлением рассматривая свое лицо. Меган глазами дочери смотрела на нее и не могла оторвать взгляд: длинные русые, почти серые волосы, цвет чем-то напоминал мышиный, были собраны под тонким ободком, карие глаза, совсем непохожие на глаза Меган, аккуратный, маленький, острый носик, пухлые губки правильной очерченной формы, а в мочках ушей блестели камушки сережек-гвоздиков, дополняя миловидный образ девочки.