Наталья Полухина - Письмо. Серия «Другая сторона»

Забираю тетрадь, открываю дверь и снова дома. Наше жилище будто было изнанкой тех хором. Дома были настолько разные, насколько и дополняли друг друга. Инь стремится янь через тонкую плёнку волшебства, разделившую миры. Я держу в руках тетрадь, комкаю её и понимаю, что забыл там инструмент. Через пол и стены моего дома прокатилась дрожь. Как если бы где-то внизу на глубине проносился бы поезд метро или вдалеке бы рвали карьер. Землетрясение? Похоже, что миры начинали перемешиваться. Я присел на край кровати в одной из спален второго этажа. Сверху, с потолка сыпалась пыль. На улице что-то выло, не по-собачьи, а низко, гулко, утробно, угрожающе, так, что я почувствовал: колет кожу иглами. В нём, в том вое было какое-то предупреждение. Он не был бессмысленным, он не был на слух, как собачий. Он был таков, как будто кто-то говорил со мной. Дул в трубы, посылал мне сигнал. Звук звериного горна несётся через стволы и кроны деревьев, через кусты, через клеть бурелома. Перепрыгивает через овраг и попадает в цель, в нервную систему земли, подвала, чердака, труб, стен. Под мою кожу, ко мне в нервы. Вставай. Голос был как и вой, давящий, тревожащий, будоражащий, он предупреждал. Я чуял нехорошую необъяснимую неотвратимость, безуспешность грядущее остановить. Тетрадь была отправлена под рубашку во внутренний карман. Джинсы, клетчатая байковая красная рубашка, белая футболка, всё в пыли двух домов. Встал, переобулся. Чую бег крыс где-то над потолком, на чердаке. Котов бы поискать! Спускаюсь вниз.

*

Кот проник в холл через окно. Второго кота пока не наблюдалось. Ну надо же. Обычно они гуляют вдвоём. Я покормил Рыжуна. Серый и Рыжун, оба кота были серого с чёрными полосками окраса, белыми «воротничками». У Рыжуна была белой переносица. А Рыжун потому, что хотелось рыжего кота. Пусть будет рыжим имя. Братья, не разлей вода. А сейчас из двоих только один. Нелепая догадка закралась в голову, что Серый пролез на другую сторону и он сейчас там. Мог пройти туда вместе со мной. А может быть, они и сами туда-сюда ходят. Дом снова тряхнуло. Вижу на столе чашку, дымится чай с малиной, аромат перетёртой с сахаром свежей ягоды. Белая глянцевая керамика, красивый пастельноцветный единорог налеплен сбоку. Ручная работа. Аккуратная. Авторский проект. Наверняка в одном экземпляре. Поковырял внутри своей ложечкой. Беру чашку, досыпаю сахару, размешиваю и иду к гамаку. Птицы поют оголтело, орут. Будто пытаются прокричать дыру в воздухе. Сел на гамак, раскачиваюсь. Чай дымится, дую, пью, громко сёрбаю и проливаю розовое ароматное лакомство на футболку. Вкусный!

На гараже блики солнца через крону, красивая светотеневая рябь. Меня с раннего детства завораживала игра света и тени древесной листвы. Я снимал бликовые панно на папин старенький Зенит, потом на любимый плёночный Пентакс, а потом были мыльницы, цифровики, даже плёнка средний формат ненадолго. Телефон! Снимал ещё Нокией 5810, самое сложное было вытащить оттуда фото, потом возникли смартфоны, беззеркалки. Лечебная светотень возвращала меня к жизни, собирала из серых пятен моей расползающейся души искру, которая успевала тлеть ещё какое-то время до следующей спонтанной спасительной фотосъёмки. И сейчас оно меня собрало. Полулёжа я наблюдал, как внутренняя мозаика, перекручиваясь, складывала разные узоры, одинаково красивые и причудливые, лепилась из событий, ожиданий, из прошлого. Из будущего, настоящего, из несуществующего параллельного. Обнимая чашку, я парил в гамаке. Плыл в воздухе, имея ковёр-самолёт из верёвок, брезента и одеяла. Новый для меня вкус печали вытек из щелей моей потрескавшейся души, печаль-предчувствие, мне было свойственно предупреждать события эмоциями, а не наоборот, как у всех. Предвестники. Так я называл их. Предвестники – преждевременные схватки у беременной женщины. И я часто довременно проживал предстоящее с его волнами движений и чувств, и с полным отсутствием фактов. Волны упреждения, предвестники были теми схватками, что настраивали меня сразиться с грядущим, с демонами предстоящей боли, страха, поражения. Готовили они так, что вначале ломали меня, а после собирали в нужную форму.

*

Ласково руки воздуха, принимая форму ветра, касаются моего лица, рассыпают сверху листья, осень скоро. Кот забрался мне на живот, я опять задремал. Проснулся, рука сжимала единорога за ручку, чай был допит, оставался один холодный, ледяной глоток, пара мошек плавало у дна. Этот глоток вернул меня в реальность, какой она распласталась между солнцем, желтизной увядания листьев и цветов, стенами, оградой, рекой, садом и лесом. Я не хотел вставать. Вязкие сны тянули меня обратно – улечься, поджать колени, обнять одеяло, оставаться недвижным, в покое. В такие дни осень уверенно наступает каждый день, каждый час, заметно меняются вид, состояние, воздух, запах, мысли, длина теней и то, что хочется в оставшееся световое время делать. Холодало. Я начал подниматься, качнулся гамак и я полетел кувырком в траву, но не приложился, а взлетел ввысь, мазнув лицом по дикой зелени, подорожнику и белой «кашке». Галиум верум вездесущий застрял у меня и между пальцами, остался в руках, ухвативших что смогли.