Влада Ольховская - Внутри

Здешний персонал был опытным и учтивым, все они старались сдерживаться, но пару раз в разговоре все-таки промелькнуло, что они считают это показухой с моей стороны. Вроде как мне нравится считать себя мученицей и упиваться собственной добропорядочностью, честь и хвала мне! Они считали, что мое решение продиктовано эгоизмом и желанием сыграть в святую.

Они думали, что понимают меня, что раскусили в два счета. Вот только на самом деле ни хрена они не понимали — потому что не увидели самое главное.

Я любила его. Все еще — даже больше, чем я предполагала после шести лет забвения. Да, это был не тот Руслан, а слабое, больное существо. Но моя любовь не была плодом жалости. Просто… есть чувство, от которого не избавиться. Оно проникает в тебя, перемешивается с кровью, въедается в кожу, в кости, оно — часть тебя, новый фрагмент ДНК. Эту любовь нельзя выжечь в себе только потому, что она тебе надоела. Вот такой любовью на самом деле вошел в мою жизнь Руслан.

Это можно было сравнивать с врожденной, инстинктивной любовью к родителям — или с неизлечимой болезнью. Вопрос скорее поэтический, суть от этого не меняется. Я могла знать, к каким бедам меня может привести такое решение, но я не могла оставить здесь Руслана и сделать вид, что никакой встречи просто не было. Да, он причинил мне боль, и если бы он пришел просить прощения, то я вряд ли бы его простила. Но сейчас ставки поднялись, они были куда выше моих амбиций и уязвленной гордости. Речь шла о жизни и смерти, и я не могла обречь его на смерть.

В конце концов даже здешние врачи усвоили, что «вразумить» меня не удастся. Они смирились с моим решением и отправились собирать вещи Руслана и готовить его самого к путешествию. Меня же направили на склад в сопровождении медсестры. Я забирала Руслана за неделю до конца оплаченного срока, и чтобы не возвращать мне деньги, в больнице решили компенсировать эту сумму лекарствами.

Меня сопровождала медсестра лет сорока, крупная, полная и какая-то неопрятная. Мне она сразу не понравилась, но я, естественно, не сказала об этом. Не хватало еще придираться к человеку, которого просто назначили мне в провожатые!

А вот она молчать не стала. Она всю дорогу косилась на меня, причем как-то… странно. Как будто мы обе знаем страшную тайну, о которой нужно говорить очень тихо, чтобы никто не услышал. Неприятный был взгляд, масляный какой-то. Я его в упор не понимала, потому что мне было не до того. Но когда мы добрались до склада, она все-таки начала болтать.

— Вот, это успокоительное лекарство, это поможет ему заснуть, а вот это — против судорог, если они начнутся. Тут мазь от пролежней, доктор сказал выдать вам в подарок, а это аптечка первой помощи — мало ли что! Но, конечно, тех самых таблеточек здесь нет.

— Тех самых? — растерянно переспросила я. — О чем вы?

— Ну же, милая, вы знаете! Я бы и рада дать вам их тоже, но здесь их не держат, вам придется купить самой. Но вы об этом не пожалеете!

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Да ладно вам скромничать!

— Я не скромничаю.

Она замолчала, сверля меня взглядом, она словно пыталась определить, могу ли я и правда не знать что-то такое, что ей казалось очевидным.

Видимо, мое уставшее лицо ее не впечатлило.

— Детка, ты и правда не понимаешь?

Я была достаточно заинтригована, чтобы пропустить фамильярность мимо ушей.

— Правда, — ответила я, собирая внушительную горку лекарств в рюкзак.

— А это потому что ты и правда слабо представляешь, что тебя ждет. Все о героизме думаешь да о романтике! Но то, что будет дальше, не похоже на романтику. Теперь вся твоя жизнь будет посвящена этому убогому, иначе нельзя. Все твое свободное время. Когда тебе при таких условиях с мужиками встречаться? Да никогда! И никакой мужик не войдет в такую жизнь, это ж даже хуже, чем баба с дитем. А ты молодая еще, тело берет свое, хочется развеяться, и вот тогда на помощь придут те самые таблетки. С некоторыми психами их не нужно, они в этом плане живчики. Но даже если нет, то дашь таблетку — и организм готов, природу обмануть можно, и не важно, пусто в голове, не пусто. Будет у тебя своя игрушка, мягкая, теплая и живая, даже в батарейках не нуждается!

Она тупо заржала, а до меня наконец дошло, о чем она говорила… и мне стало тошно. Тошно от самой идеи, тошно от обыденности, с которой медсестра об этом рассуждала. Судя по всему, она не раз испытывала этот метод, знала, о чем говорила. Почему нет? Вряд ли у этой полубезумной тетки была очередь поклонников. А дашь волшебную таблеточку беспомощному пациенту — и все, не важно, кто ты такая, как выглядишь, как пахнешь, ничего уже не важно! Причем сама-то она наверняка была разборчива, она не прошла бы мимо Руслана, слишком уж выгодно он отличается от других пациентов.