Лавкрафт смотрел на шпионаж холодным, аналитическим взором. В его книгах мы часто сталкиваемся с образом ученого-шпиона, который лихорадочно перерывает библиотеки и колоссальные архивы, выискивая утраченные ключи к хитроумным загадкам. В «Хребтах безумия» Лавкрафт создал чудесный прообраз техно-триллера XX века, повествуя о хорошо обученных агентах великой империи, которые пробрались на запретный ледяной континент – не в миллионе миль от мрачных ледовых равнин Сибири – в поисках тайного знания, рискуя, если привлекут к себе внимание, встретить смерть от рук бдительных защитников нового порядка. Отзвуки одержимости Лавкрафта слышны и в более изысканных триллерах о Холодной войне – от «Полярной станции „Зебра“» Алистера Маклина до вычурных садов биологических ужасов в «Живешь только дважды» Яна Флеминга (я имею в виду книгу, а не фильм).
Уже запутались? На всякий случай я подведу итог. Лен Дейтон писал не шпионские триллеры, а романы ужасов, потому что все шпионские триллеры Холодной войны выстроены на экзистенциальном ужасе ядерной аннигиляции, призванной вызывать страх и взвинчивать ставки в играх, в которые играют в остальном обычные персонажи. И наоборот: Г. Ф. Лавкрафт не был автором романов ужасов – точнее, был им не в полной мере, – потому что многие его мотивы, от одержимости сбором тайной информации и созданием карт территорий под контролем чужого разума, являются по сути мотивами автора триллеров.
(Прежде чем я растяну эту аналогию до разрывной точки, я должен признать, что, разумеется, есть разница между целью и функцией романа ужасов и шпионского триллера. Роман ужасов позволяет нам встретиться лицом к лицу со своим страхом перед неуправляемой вселенной и сублимировать его, но угроза неимоверно велика и может просто смести героя. А вот шпионский роман позволяет нам поверить на время в то, что маленькие люди могут, добыв тайное знание, получить некоторое влияние на великую угрозу, которой пропитана их вселенная. Таким образом, хотя базовая динамика романа ужасов и шпионского детектива основывается на одном и том же чувстве великих и безличных сил, над которыми у героя нет власти и о которых он даже может изначально не знать, исход у них разный.)
Дагон, выйди вон
Шпион в романе мало похож на шпиона в реальной жизни.
Время от времени западные разведки публично объявляют о наборе сотрудников. И требования к профессиональному агенту те же, что и к любому другому госслужащему: тихий, усердный, пунктуальный в отношении заполнения бумаг и исполнения процедур. И никакого темного и загадочного прошлого – потенциальные сотрудники должны предоставить полный и исчерпывающий список всех своих мест проживания, а их биографию будут тщательно проверять, прежде чем одобрят собеседование. Большинство работников разведслужб вовсе не люди действия, а офисные работники, чуть более половины из них – женщины, и они практически никогда не используют оружие по служебной надобности.
Картинка меняется, если посмотреть на не западные организации (например, иракский Мухабарат) – спецслужбы государств, которые смотрят на подрывную деятельность внутри холодным оком тоталитарного общества. Она меняется во времена открытой войны – и снова меняется, когда смотришь на западные службы, связанные с антитеррористической деятельностью и борьбой с организованной преступностью (например, на ФБР). Но главное, что следует запомнить: на самом деле Джеймс Бонд из фильмов (и в меньшей степени изначальный чудодейственный герой Яна Флеминга) – это почти идеальный фотографический негатив реального агента разведки. Он именно такой, каким не может себе позволить быть настоящий шпион: яркий, агрессивный, расточительный, эффектный, всегда в центре внимания.
Так чем же шпионы так привлекают авторов художественных текстов?
Ответ: тем, что они знают (или хотят узнать), что происходит на самом деле.
Мы живем в эпоху неуверенности, сложности и паранойи. Неуверенности – потому что за последние несколько столетий мы приобрели слишком много знаний, чтобы их мог охватить один человеческий мозг; все мы невежды, если копнуть поглубже. Сложность возрастает, потому что наши области невежества и наши слепые пятна пересекаются непредсказуемым образом – самые возвышенные проекты имеют непредвиденные побочные эффекты. И они порождают паранойю: мир не такой, каким кажется, и мы, возможно, никогда не сможем постигнуть мир таким, какой он есть, без утешительных светофильтров своих предубеждений и СМИ.
Читать дальше