Ши Эрншоу - Зимняя Чаща

– Да нет же, здесь много места, – отвечаю я, поспешно поправляя одеяло и подушки. Но Оливер все еще не спешит проходить дальше в мою спальню, вид у него такой, словно он в любую секунду может повернуться и убежать вниз. – И вовсе тут нет ничего страшного, – добавляю я, приподнимая бровь. – Это кровать, только и всего. Место для сна.

Он робко улыбается, затем проходит через комнату к окну и смотрит сквозь него на белую заснеженную поверхность озера, а я тем временем снимаю с себя свою куртку и свитер. Интересно, что сказала бы мама, узнав, что в моей комнате был парень. У меня никогда в жизни никого похожего на бойфренда не было. И подруги, которая оставалась бы у меня ночевать, тоже. Думаю, мама только улыбнулась бы, довольная, что у нее растет нормальная дочь, а не такая девчонка, какой хотела меня видеть бабушка.

– Почему они называют тебя ведьмой? – спрашивает Оливер, продолжая смотреть в окно.

Я сижу на краешке кровати, и его вопрос застает меня врасплох.

– Потому что не знают, как им еще назвать меня, – отвечаю ему, начиная заплетать волосы в косичку – ровную тугую косичку, как учила меня бабушка. Каждый вечер перед сном учила, пока я не освоила этот искусство.

В бледном лунном свете силуэт Оливера кажется слегка размытым.

– А ты… ведьма? – спрашивает он, оборачиваясь ко мне.

Я выпускаю косичку из рук и принимаюсь теребить пальцами краешек покрывала. Вот так прямо – что называется, в лоб – об этом меня еще никто никогда не спрашивал. Впрочем, в тоне Оливера нет ни тени злобы, даже любопытства, пожалуй, не чувствуется, но есть что-то другое. Что именно? Спокойствие. Да, спокойствие. О том, ведьма ли я, Оливер спрашивает так, словно интересуется, какой цвет я больше всего люблю. Или какое у меня второе имя. Любимая книга какая.

– Моя семья древнее, чем ведьмы, – отвечаю я, оставив в покое покрывало и сложив руки на коленях. Я говорю ему вещи, которыми не делилась ни с кем и никогда. – Древнее, чем сам наш мир.

– Но ты умеешь делать… разные вещи, – говорит Оливер, и в голосе его чувствуется напряжение, будто он только сейчас подобрался к тому, что ему больше всего хотелось бы знать. – Например, тот мешочек с травами, который ты мне дала…

– Это была не настоящая магия, – отвечаю я, отводя глаза в сторону и чувствуя себя очень странно оттого, что говорю с ним о таких вещах – о магии и о том, кто я такая на самом деле. О таких вещах я никогда ни с кем не говорила – кроме Уокеров, разумеется.

– Это было просто лекарство.

Бабушка часто рассказывала мне о тех временах, когда наши предки разговаривали с Луной, спали под деревьями и не боялись ничего на свете. О том, как они одним движением пальцев творили волшебство, и это было для них так же естественно и просто, как масло на хлеб намазать.

Но старинные традиции были утрачены. Заклинания забыты – во всяком случае, те, что не были записаны в книге. Самая древняя, изначальная магия в ее чистом виде была утрачена Уокерами. Причин тому было много, но главная заключалась в том, что время безжалостно разрушает, размывает все – даже кажущееся незыблемым и вечным. До наших дней у Уокеров сохранилась только ночная тень – последнее волшебство, напоминающее о том, кто мы есть и кем были когда-то. Последнее, что в нас осталось от настоящих ведьм.

Со временем Уокеры начали использовать травки и слабенькие привороты, которые пришли на смену мощным темным заклинаниям.

«Луна благосклонна к нам , – говорила бабушка. – Но мы разучились этим пользоваться» .

Оливер выходит из луча лунного света и идет к кровати.

– Значит, ты не можешь исправить, что уже сделано? – спрашивает он.

– Например?

– Например, мертвого оживить.

Я тяжело сглатываю и впиваюсь ногтями в край матраса. Я понимаю, о ком он сейчас спрашивает.

– Макса? – уточняю я и ожидаю ответа, но слова, кажется, застряли у Оливера в горле. – Нет, никого из мертвых я оживить не могу. И никто не может.

Такая магия была подвластна когда-то совершенно другому типу ведьм, не нам, но со временем и эта древнейшая форма колдовства почти полностью исчезла. И, добавлю, исчезла она неспроста, есть на то причины.

Дело в том, что мертвые никогда не должны возвращаться оттуда, где они побывали.

После того, что они там видели.

Оливер идет через комнату – от его шагов с пола поднимается пахнущая лавандой пыль, он садится на дальнем краю кровати, прижимает ладони к вискам, и у меня неожиданно замирает сердце. Он надеялся, что мне, быть может, под силу все исправить и вернуть к жизни Макса. Но я не могу, и от этого начинаю чувствовать себя совершенно никчемной. Не та я ведьма, не та. Неправильная. Не такую ведьму он надеялся найти во мне.