Гийом Мюссо - Жизнь как роман [litres]

Я спрыгнул на палубу. Освещение, пусть слабое, указывало на присутствие человека.

– Альмина?

Я постучал в дверь рулевой рубки, но ответа не последовало.

С мостика я подался в главную каюту – довольно комфортабельную, со столиком, диваном и телевизором. Лесенка вела оттуда на крышу, где была устроена терраса. Я посмотрел в иллюминатор. Корыто покачивалось на грязных водах Сены. Я всегда страдал морской болезнью, даже на реках.

– Альмина, ты где?

Я включил на своем телефоне фонарик и направился на корму, где располагались еще две каюты. Но путь мне преградило тело жены, лежавшее поперек коридора.

Я присел на корточки над ее головой. Она была без чувств, губы посинели, ногти стали фиолетовыми, кожа была влажной и холодной.

– Альмина, Альмина!..

Рядом с ней валялся сотовый телефон, бутылка водки и пузырек опиоидов. Теперь мне легко было представить сценарий вечера. Альмина вернулась растерянная, ей нездоровилось, она была нетрезва. Возможно, она так и не узнала, что сына нет. Водкой она запивала опиоиды и, наверное, снотворное – верный способ нарушить дыхательный рефлекс.

Я потрепал ее, приподнял поочередно оба века. Зрачки сузились до размера игольного ушка. Сон был таким глубоким, что нечего было и думать ее растолкать. Я проверил ее пульс, оказавшийся замедленным. Дыхание было слабым, хриплым.

Я много раз предупреждал ее, что она слишком часто превышает предписанную дозу опиоидов, да еще мешает их с крепким спиртным, со снотворным, с анксиолитиками. Бывало, я заставал ее за толчением лекарств, что, как известно, значительно усиливает их действие.

Это была не первая ее передозировка. Двумя годами раньше у нее случился обморок, и именно я приводил ее в чувство при помощи спрея налоксона. С тех пор я всегда держал это средство в нашей домашней аптечке. Оставалось надеться, что, уходя от меня, Альмина захватила и его. Тщательно обыскав ванную, я обнаружил искомое.

Я вскрыл упаковку. Назвать налоксон чудо-снадобьем было нельзя, но все же он блокировал действие морфина – ненадолго, пока не приедет «Скорая».

Неожиданно для себя я замер. Произошло нечто странное. Из действующего лица я превратился в стороннего наблюдателя. Время растянулось, явив передо мной реальность как бы сверху. Я мог спасти Альмину, а мог избрать бездействие, предоставить ее избранной ею самой участи – позволить умереть. Вместе с ней исчезли бы все мои проблемы. Тео продолжил бы учебу в Париже, я бы получил опеку над ним. Гибель Альмины от передозировки перечеркнула бы выдвинутые против меня обвинения и спасла бы меня от юридических и денежных затруднений. Ее смерть послужила бы волшебной палочкой, которая поменяет мою жизнь к лучшему.

У меня учащенно забилось сердце. Наконец-то штурвал у меня в руках, как происходило в моих романах. В конечном счете вы заслуживаете того, что с вами происходит ; я вспомнил суровое лицо Кадижы, обвинявшей меня в трусости. В этот раз я не должен дрогнуть. Альмина оказалась в таком незавидном положении исключительно по собственной вине. Я был хозяином своей судьбы, единственным, от кого зависело, в какую сторону направить свою жизнь. Я буду растить сына, готовить ему по утрам горячий шоколад, читать ему перед сном сказки, проводить с ним каникулы. Прощай, страх его потерять. Наконец-то!

Я поднялся на палубу. Дождь лил сильнее прежнего. Вокруг по-прежнему ни души. На расстоянии десяти метров уже не было видно ни зги. Никто не видел, как я сюда заявился. Где-то неподалеку могли висеть камеры наблюдения, но я был не уверен в их наличии. Да и кому придет в голову проверять записи? Передозировка – очевидный и надежный диагноз. К тому же не я убил Альмину, она сама распорядилась своей судьбой. Все ее поведение, ее безумие, ее желание наделать гадостей привели к неизбежной развязке.

Я побежал под дождем. Я был полон решимости не возвращаться назад. Открыв машину брелоком, я плюхнулся на водительское сиденье и спешно запустил двигатель, желая как можно скорее убраться подальше от этой посудины. Я включил заднюю передачу – и испуганно вскрикнул.

– Что за черт! Вы меня напугали!

Рядом со мной сидела Флора Конвей – короткое каре, прожигающие меня насквозь зеленые глаза, джинсовая куртка поверх шерстяного платья-свитера.

– Как вы здесь очутились?

– В машине нет никого, кроме вас, Ромен. Все происходит у вас в голове, сами знаете. Вы сами талдычите в своих интервью про персонажей, донимающих породившего их писателя.