Гийом Мюссо - Жизнь как роман [litres]

– Я думала над вашими словами, – сказала Флора, помолчав. – Я тоже, когда пишу, люблю ставить своих героев над пропастью и смотреть, как они балансируют.

– Таковы правила игры, – подхватил я. – Приходится дрожать вместе с ними в надежде, что они справятся и выйдут сухими из воды, даже когда выхода нет. Даже в самой отчаянной ситуации не перестаешь надеяться, что они отыщут лазейку. Но при этом остаешься капитаном корабля. Писатель не может позволить себе спасовать на глазах у своих персонажей.

В комнатушке было нестерпимо жарко, вода в чугунном радиаторе бурлила так, что даже чертям стало бы тошно. Не иначе, они закатили в системе отопления разгульный пир.

– Но даже в собственном романе творец, как вам хорошо известно, не располагает безграничной свободой, – возразила Флора.

– В каком смысле?

– У персонажа собственная правда. Стоит персонажу возникнуть, как он навязывает писателю свою идентичность, свою истинную сущность, свою тайную жизнь.

Я гадал, куда она клонит.

– Наступает момент, – продолжила она, – когда иллюзии вынужденно рассеиваются, когда маскам приходится упасть.

Я начинал понемногу ее понимать, но не испытывал сильного желания следовать за ней по этой скользкой тропке.

– Сочинитель – должник своих персонажей, Ромен. Такова их часть истины. Обещайте мне мою часть!

Я встал, и в лицо мне ударили лучи солнца, догоравшего за разноцветными фасадами «Астории». Было так жарко, что я рискнул распахнуть окно. В следующую секунду до моего слуха донеслись крики. Высунувшись, я увидел у входа в больницу драку: Марк Рутелли ввязался в драку с журналистской стаей. Оператор, недавно мечтавший посрамить самого Скорсезе, получил от него в лицо кулаком. В какой-то момент было неясно, одолеет ли Рутелли сначала шестерых, потом семерых его коллег. Но копу помог лишний вес: он раскидал своих недругов, как мух. Набежали санитары, чтобы положить конец драке. Тут в палате зазвонил телефон – так пронзительно, что у меня заложило уши. Флора сорвала трубку, прижала ее к уху и тут же протянула мне.

– Это вас.

– Правда?

– Да, это ваша жена.

– Это вас.

– Правда?

– Да, это ваша жена.

Париж, 3 часа ночи.

В темной гостиной завибрировал на ореховой крышке письменного стола телефон. На дисплее настырно вспыхивало и гасло имя АЛЬМИНА. То было жесткое возвращение в реальность. Я обхватил руками голову. Впереди маячили сплошные беды, одна горше другой. По неведомой мне причине Альмина примчалась из своей Лозанны среди ночи и хватилась Тео! Но тут я вспомнил про транспортную забастовку. Решив не отвечать на звонок, я спешно зашел на сайт французских железных дорог. Сайт невыносимо тормозил, я с трудом дождался лаконичного предупреждения, что я не клиент, а простой пользователь. Страничка вокзала Лион-Пар-Дьё предоставила мне нужные сведения: скоростной поезд Париж – Лозанна застрял в Лионе. По всей видимости, Альмине осточертело ждать другого поезда, вот она и решила вернуться в Париж. Переведя взгляд на телефон, я увидел, что она оставила мне длинное сообщение.

Я включил воспроизведение, но запись не содержала ничего, кроме дыхания и одной фразы, в которой я ни слова не понял. Возможно, моя тревога была беспочвенной. Возможно, Альмине подвернулся какой-то другой способ попасть в Швейцарию, а этот ее звонок был случайностью. Но полностью успокоиться у меня не получилось. Не справившись с плохим предчувствием, я решил перезвонить Альмине, но нарвался на автоответчик.

КАК БЫТЬ?

Я накинул куртку и вышел через черный ход. Снова зарядил дождь – частый, сильный. Мой автомобильчик стоял в боксе с выездом на перпендикулярную улицу. Это был «Мини Купер», которым я почти не пользовался, что не помешало ему завестись с пол-оборота. Я проделал тот же путь, что утром. В три часа ночи, в пустом городе, я меньше чем за десять минут очутился на другом берегу Сены, приехал в Арсенальный док и сразу нашел местечко на парковке на бульваре Бурдон, прямо напротив заводи.

Натянув куртку на голову, я сбежал по лестнице к причалу. Белые камни блестели под дождем, как лакированные. Через несколько шагов мне преградила путь металлическая ограда. На воротах красовался деревянный щит с напоминанием, что ночью вход на пристань закрыт и что нарушителей ждет встреча с бдительным сторожем и его собакой.

Вокруг не то что собак – кошки было не отыскать. Высунуться наружу в такое ненастье мог только ненормальный. Я смело перелез через ограду. Мне не удавалось вспомнить место, где был пришвартован кораблик; впрочем, место его швартовки могло много раз поменяться. Минут за пять я при свете уличных фонарей дошел туда, куда нужно. Альмина не просто сбежала от меня, а буквально уплыла на tjalk, голландском паруснике со срубленной мачтой – подарке, который она у меня вытребовала на пятилетнюю годовщину нашей свадьбы. Я редко бывал на этом суденышке, на его борту мне всегда становилось не по себе.