Лин Яровой - Зазеркалье

Выкинул дурные мысли из головы. Вернулся к делу. Решил рискнуть — отжать зеркало отверткой…

— Блядь!

Стекло лопнуло. Пара кусочков упала на пол. «Наверное, стоило делать это металлической линейкой» — мелькнула запоздалая мысль, но теперь-то терять нечего. Куплю новое.

Дёрнул отвертку. Зеркало треснуло пополам. Взяв в руки тряпку, я оторвал его от стены, но опять сделал это крайне неудачно. Зеркало с громким шлепком ударилось о пол и разлетелось вдребезги.

— Что у тебя там происходит? — крикнула Лида из гостиной, услышав грохот и мой трехэтажный мат.

— Всё хорошо, милая! Всё под контролем. Просто небольшая ссора с гравитацией.

Лида зашла в душевую, оценила масштаб разрушений и цокнула языком.

— Золотые руки. Узнаю тебя, кот.

— Оно слишком дерзко на меня смотрело, — сказал я, кивнув на разбитое зеркало.

Лида улыбнулась.

— Иди, я подмету. Кстати, взгляни там. Ты кое-что забыл на журнальном столике.

Я недоуменно вскинул брови. Что я мог забыть?

В гостиной ждал подарок. Издалека показалось, что на столике лежит камень, но подойдя ближе, я понял, что это шкатулка. Чёрная, гладкая — она пахла лаком и древесиной. На крышке сияла серебряная надпись:

«Нет ничего кроме любви».

Я не сдержал улыбки. Это было название песни, которую я включал Алисе, вместо колыбельной. Я провел пальцами по витиеватым буквам. Вспомнил, как дочь засыпала под звуки ксилофона, гитары и скрипки, свернувшись клубочком в постели, прижимая к груди лучшего друга — Зайца.

Была лишь одна мелодия, которую Алиса любила так же сильно и трепетно. Она заиграла, когда я поднял крышку. Маленькие молоточки, скрытые в сердце шкатулки, зазвенели хрусталём, словно симфония падающих с неба звёзд. Это была «Für Elise».

Под сердцем укололо. В тот вечер, в больнице, перед тем, как Алиса в последний раз закрыла глаза, я соврал ей. Сказал, что как только она проснётся, мы научимся играть «Für Elise» на пианино. Алиса нахмурилась и поправила меня, сказав, что я неправильно произношу название пьесы.

«Ты же сам говорил!»

«Точно, прости. Хорошо, что ты напомнила, Лисёнок».

«А ещё мы завтра поедем в зоопарк и будем смотреть слонов. Правда, мам?»

«Конечно. Кстати, у нас с папой есть секрет, только никому его не рассказывай. Договорились?»

«Какой секрет?»

«Если хорошенько представить слонов, они обязательно придут к тебе в сон. Просто нарисуй их мысленно, и они появятся».

«Пап, это правда?»

«Конечно».

«Тогда, извините, мне некогда. Я пошла смотреть. Спокойной ночи».

«Спокойной ночи, Лисёнок… Спи крепко и возвращайся к нам. Обязательно возвращайся…»

Она закрыла глаза, и я включил ей мелодию, которая играла теперь из сердца шкатулки. Короткую милую пьесу, которую мы так и не выучили на фортепиано. Нежную хрустальную пьесу, которую весь мир называл неправильно, и только мы втроём знали её настоящее название.

Она называлась «For Alice».

Шкатулка доиграла. В комнате стало тихо. Потом за спиной послышался шорох, я обернулся и увидел Лиду.

— С годовщиной, кот, — она наклонилась и шепнула мне на ухо: — нет ничего, кроме любви.

Я не знал, какими словами выразить нежность, которая вдруг захлестнула меня, закружила и сбила дыхание.

— Тшшш… — прикоснулась Лида к губам. — Можешь не говорить. Смотри, что тут есть.

Она провела пальцами по чёрной коробке, и, видимо, нажала на скрытую кнопку. Раздался щелчок, и дно шкатулки сначала приподнялось с тихим жужжанием, а затем повернулось, встав вертикально. Открылся потайной отсек. Там я нашёл фотографии.

— Лида… это…

Слова отказывались возвращаться. Чем дальше я перебирал снимки, тем сильнее чувствовал, как в груди что-то сжимается и натягивается, словно пружины в шкатулке.

Их было двенадцать. По снимку на каждый год.

На первом Лида стояла в белом платье на фоне барельефных стен. Она улыбалась и щурилась, глядя на меня снизу вверх. Я держал её вытянутую ладонь и выглядел чуть смущенным. Как сейчас помню: это всё из-за той дурацкой нитки, торчавшей из погона. Вырядить меня в китель было идеей Лиды. «Я выхожу замуж за офицера. Так что слышать ничего не хочу. Ты — мой следователь, и на церемонии будешь в форме». На снимке это было незаметно, но я хорошо помнил, как та нитка выбивала меня из колеи. Голубая, тонкая, она торчала из просвета погона. Я постоянно косился на плечо, и в какой-то момент даже хотел достать зажигалку, чтобы оплавить изъян прямо посреди регистрации. А потом, когда мы с Лидой обменялись кольцами и поцеловались, Лида опустила голову мне на плечо. Всё выглядело так, словно она хотела выразить свою нежность, но затем Лида отстранилась и коснулась пальцами губ, будто поправляя смазанную помаду. Жена подмигнула мне, показав украдкой мизинец. На нём была эта чёртова нитка. Я с трудом не рассмеялся, когда понял, насколько ловко Лида всё провернула.